Вадим Полуян - Ослепительный нож

- У Бонеди особый случай, - вставила Евфимия. - А от усобицы нестроения ещё больше, нежели от плохого правления.

- Усобицы и не будет, - оспорил её Иван Дмитрия. - К нам переходят лучшие из бояр московских. Уже прибыли Илья Иванович Лыков, Пётр Константинович, Иван Никитич…

- Тебе ли их лучшими величать? - удивилась Евфимия. - Ведь так их величал Эдигей, когда напал врасплох на Москву и взялся увещевать сына Донского, отца Василиуса.

- Враг во враге ум ценит, - понурился Иван Дмитрич.

- А ты, батюшка, не ценишь, - дотронулась дочь до отцовой руки. - Я говорю не о Софье-литвинке, не о Василиусе, в них злость да хитрость съедают разум. Я веду речь о молодом окружении великого князя. Там есть и острые умы, и волевые сердца. Возьми князей Оболенских, двоюродных братьев Плещеевых, четверых Ряполовских. А ещё появился молодой воевода Фёдор Басенок. Введённая дедом Василиуса, героем Донским, раздача вотчин за выслуги продолжается и даёт плоды. Был у нас с тобой разговор: за богатые кормления, за сёла, отданные в держание, за полученное боярство эти люди не пожалеют голов. Драться будут хоть за литвинку-злицу…

- Хоть за самого Сатану, - согласился с дочерью отец.

- Бэньдзе бужа, как любит пугать меня Бонедя, - грустно улыбнулась Евфимия. - Будет буря! Этого боится народ. Это провидит ограждающее нас от бед духовенство. Не прогневись, батюшка: ты всуе нынче внушал восставшему на племянника дяде презреть советы троицкого игумена и Пелшемского подвижника.

- Юрий, как зельный гром, заглушил их всех, - вскинул голову Всеволож. Огнь ненависти полыхнул в его очах. Это была та ненависть, что он вынес из подмосковных хором Голтяихи после бесчестья дочери. - Сейчас, - попенял отец, - твоя алчба к миру затмевает всё зло, что творится перед тобою. Пусть торжествует автократор, этот не Василиус, а василиск, а рядом с ним аспидка, его мать. Нет, милушка, на бесказнии мира не наживёшь. Погибнешь! Правильно нынче мы велеумным кремлёвским посланцам путь указали.

Никаких докончаний с Василиском не будет! Мы восстановим истину, а следовательно, и прочный мир.

- Батюшка, - обняла Евфимия отца, - загляни чуть далее ожидаемого тобою успеха. Наденет золотую шапку князь Юрий. По дедине, кою ты прежде порицал, а ныне восхваляешь, ему наследует младший брат, Константин Дмитрич. Далее братьев нет. Стало быть, наследником остаётся сын старшего брата, то есть опять-таки ненавидимый тобою Василиус. Возраст Юрия и Константина Дмитричей заставляет предполагать, что это случится скоро.

Боярин резко замотал сединами.

- Не восхваляю наследования по дедине. Стол князя Юрия займёт старший сын…

- Васёныш? - ужаснулась боярышня. - Косой? Я почла за глумы твои прежние речи об этом. Ты, как чурку из-под ног висельника, выбиваешь законную основу своего дела.

Всеволож встал из-за стола.

- Докоторуемся до новой распри. Лучше прекратим. Ступай на опочив.

Евфимия поднялась.

- Батюшка, а где Устя и сестрица моя Анисья? Иван Дмитрич тяжело вздохнул.

- Дочь Анисья стала монахиней Агриппиной. Вслед за своею старшей сестрой инокой Феодосией. Устина пока при ней в тверской женской обители.

- Ждёт свадьбы с Косым? - спросила Евфимия.

- Не до свадеб нынче, - поцеловал дочь отец. - Вот войдём в Москву, там и заварим кашу. Отказалась ты от хорошей доли, осчастливила племяшку, - глухо бормотал он. Оживился, лишь перейдя мыслями на иное: - Вот домой вернёмся, познакомлю тебя с арабской грамотой. За год жизни в Орде сам её познал от тамошнего своего знакомца мавра Абдаллы. И книг кое-каких привёз, да за несчастьями нашими забыл показать тебе.

- Приятных снов, батюшка! - пожелала дочь.

В одрине теплился светец. Бонедя лежала вниз лицом на широком ложе. Евфимия ласково прикоснулась к её лопатке, выступившей из-под сарафана. Спина шляхтянки стала вздрагивать.

- Ты плачешь? - удивилась боярышня.

- Разбачила сё, - сквозь всхлипы подтвердила Бонедя.

- Переживаешь, человека убила? - предположила боярышня и, желая успокоить, привела строки из Священного Писания:- Пророк Осия сказал: «Ефрем… каждый день умножает ложь и разорение». Конечно, не Картача Ефрема имел в виду, однако Картач тоже лжец и разоритель, да и мало того - тайный головник. Сколько прервал жизней, пальцев недостанет счесть. И нас бы погубил, если б не ты…

- Не то! - резко обернулась Бонедя. Глаза сверкали, губы дёргались. - Тьфу Ефрем! Тьфу Картач! Една! Една! Два, чши, чтэры роки - една!

Она уткнулась в плечо прилёгшей с ней рядом Евфимии и вновь затряслась в рыданиях.