Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Зверь бы дотерзал Луку, - ответил князь и закричал: - Яропка! Поди взгляни, - он указал на гульбище, - что там содеялось. - Потом велел подручному, указывая на Кувырю: - Возьми его.

Велел, как в Сергиевом Доме, в храме Троицы, когда Никита Константинович поял Василиуса.

На сей раз посланный определил, что одному не справиться с медведником. Оравой навалились княжьи люди на Кузьму. Нятого, связав и оглушив, унесли к дворовым службам.

Князь спешился и подошёл ко Всеволоже.

- Кто такая?

Она стянула плат со лба, подняла лик.

- Воложка? Вот так дар! Тебя встречаешь в самых неожиданных местах. В каком ты виде! Преобразилась нищебродкой?

Боярышня произнесла устало:

- Пешехоженьем добиралась. Конь мой пал.

- Зачем с тобой медведник?

- Он предоставил место в телеге от Вышлеса. Ты зря поял его. Лука Колоцкий сам напал на нас, травил собаками.

- Травить собакою - не зверем! Скоморох! - озлился князь.

- Лука без памяти, - кричал Яропка с гульбища. - Помят и подран преизрядно.

- Придётся задержаться, - сказал князь. - Пошли со мной, Воложка. Надобно тебе опрянуться.

Он сделал знак своим. Всё окруженье устремилось к терему.

- Пищаль? - спросила Всеволожа, кивнув на стальной ствол в его руке.

- А разве боевые новизны лишь у твоей латынки? - прищурился Можайский. - Мне Карион Бунко рассказывал про её подвиги.

- Ей подарил пищаль Конрад Фитингор, рыцарь, - вспомнила Евфимия.

- А мне Яган Готхельф, посольник князя Местеря, - похвастался Иван. - Залучил гостя, и вот - память! Матушке Аграфене Александровне - иной поминок: лохань да рукомойник, серебряны, золочёны.

Взошед на гульбище, князь долго простоял, склонённый над Лукой. Евфимию не подпустил: не для девиц такие страсти. Пыхтя от туги, княжьи люди снесли убитую Матрёну вниз.

- Навылет в сердце, господине, прямо в сердце! - взахлёб докладывал Яропка.

Сбежалась челядь поднять Луку на простынях и возложить на одр в его покое.

- Свезём беднягу к нашим костоправам, - решил князь.

- Пока же в честь столь славного охотника устроим пир на месте? - предложил угодливый болярец.

Другой поддакнул:

- Редкая добыча! Князь согласился:

- Пир так пир.

Бабы замывали скоблёный пол на гульбище.

- Эй, кто там! Девки, мамки! - закричал Иван Андреич. - Обиходьте московскую боярышню! - ввёл он в хоромы Всеволожу.

- Отпусти медведника, - упорно добивалась милости Евфимия.

Князь отвернулся, едва она была взята под белы руки.

Когда он постучал в её одрину и был впущен, глаза его расширились, рот растянулся, ладонь хлопнула в ладонь.

- Теперь-то истинно Воложка! Любава Дмитрия и трёх Васильев.

- Каких Васильев трёх? Вот вздоры! - оправила подле себя по лавочник Евфимия.

Можайский не ответил.

- Ох, ну и мовницу спроворили тебе прислужницы Луки! Как ткань льняную отбелили! - восхищался он.

Про двух Васильев Всеволожа догадалась без ответа. Кто третий? Вернула вспять беседу:

- Глумишься, поминая про Василиуса и Косого. Стыд тебе, Иван!

Князь развёл руками, склонил голову.

- Не ставь во грех. Шучу в надежде на безгневие. - И, всё-таки не утерпев, сощурился: - Про третьего забыла! Про Ярославича Боровского. Твой тайный воздыхатель с детства! Подружия его занемогла. Увёз в Литву совсем плохую. Большую могу надобно иметь с недужной и тремя детьми. Старшой-то отрок, младшие - ещё младенцы. Он могач!

- А где медведник? - оспешилась сменить речи Всеволожа. - Отпусти поимыша.

Можайский посмурнел, ответил жёстко:

- Не твоего высокого ума сие низкое дело. - И предложил, дабы отвлечь боярышню от легкомысленной заступы: - Желаешь лицезреть несчастного, измятого медведицей? Лука, сказали, пришёл в память. Иду к нему. Не возражаю против твоего сопутствия.

Евфимия не отказалась пойти с князем к одру хозяина хором.

Кликнутая челядь провела их через сени в большой покой. Лука лежал под покрывалом, смежив вежды. Князь подступил, склонился низко:

- Видишь ли меня и слышишь ли?

Боярышня держалась одаль. Урядливый Яропка на цыпочках втулился и застыл у входа.

- Вижу и слышу, - отвечал Лука.

- Зачем ты полюбил бесовское позорище и пляску и предался пьянству? - укорил его Можайский. - Бог тебя прославил чудотворным образом Своея Матери, а ты низошёл к бесполезному мирскому житию. Поделом тебе так приключилось!

С одра послышались глухие всхлипы.

- Помоги мне, господине! Распорядись богатством на дела богоугодные. Останусь жив, свези в обитель. Хочу постричься, окончить дни в глубоком покаянии.