Вадим Полуян - Ослепительный нож

Рядом с маленьким Иоанном стоял его сверстник, сын Ивана Ивановича, названный в честь дяди Семёном. Видать, только встал с постели. Белая сорочка до пят. Держит именитого гостя за руку.

- Сведи-ка на опочив, - повелел Иоанн. Меланьица с Юрием, подружил старшего Ряполовского Марья удалились вслед за детьми. Евфимию окружили жены Семена с Дмитрием. С расспросами, ахами, охами повели обиходить по достою с дороги, приготовить к трапезе, отдыху…

Раина, провожая глазами маленьких Ряполовского с Иоанном, побратни держащихся за руки, прошептала в ухо боярышне:

- Шествуют ангелочками, а превратятся в мужей - один другому голову срубит.

- Ты што? - шикнула Евфимия. - Не мели-ка вздор. Кто кому срубит?

Лесная дева смолчала, чтоб не привлечь вниманья хозяек. Всеволожа и без её ответа догадывалась, кого имела в виду Раина, как будущего головосека [13] Спустя полвека Семёну Ряполовскому по указу Ивана Третьего отсекли голову на Москве-реке за «высокоумие» по государеву выражению. .

В столовой палате за утренней трапезой продолжились те же расспросы, о том же да сызнова. На сей раз более говорили жены, мужи обдумывали последствия.

- Тут нам не отсидеться, - молвил Иван Иванович.

- Боярово разве крепость? - согласился Дмитрий Иванович.

Семён Иванович предложил:

- Вооружимся, соберём людей, сколько сможем, и - в Муром. Тамошний кремник не по зубам Шемяке.

Старший из Ряполовских согласно приговорил, словно припечатал:

- Затворимся в Муроме!

По выходе из столовой палаты начались сборы.

Особый разговор был у старшего Ряполовского с Карионом Бунко. Уединились в истобке. Вышли - Карион напряжённый, Ряполовский довольный.

- Этот бывший кремлёвский страж - с нами! - объявил братьям князь Иван.

- Обережь небольшая, а всё лишняя сила, - обрадовался Семён.

Перед тем как спускаться к возкам, Иван Иванович сказал Всеволоже:

- Уж ты облачись в девью сряду. Воев у нас достаточно.

Ехали весь день. Путь выбирали окольный. Ночевали в глухом сельце. Быть бы в Муроме к следующему вечеру, да снег пошёл густо. Дороги стали пуховыми. Кони под понукальцами, фыркая, тут же переходили на шаг. Пришлось дважды заночевать. На третий день повечер увидели стены Мурома. Евфимия здесь не была ни разу. Посад невелик, кремник мал. А взглянешь на него и подумаешь: крепкий орешек!

Наместник муромский, князь Василий Иванович Оболенский, потомок святого Михаила Черниговского, верный воевода Василиуса, встретил по-дружески, разместил по-княжески. Дети, истомлённые долгой тряской, заснули, едва поев. Вскоре за ними последовали и взрослые. Лишь князь Иван долго соборовал с братьями и Оболенским. Должно быть, обговаривали возможность осады.

Поутру, едва сели за трапезу, князь Оболенский начал расспрашивать Всеволожу о гибели своего брата Глеба, наместника в Великом Устюге, убитого Косым. Кое-что уже знал от спасённого тогда Евфимией Андрея Голтяева, теперь хотел узнать больше. Рассказав о страшных днях, боярышня поспешила перевести речь на недавний успех самого Василия Ивановича под Рязанью, где он разгромил Мустафу с отрядом татар-алчебников. Челядинец прервал беседу:

- Человек из Москвы со срочным понадобьём к князю Ивану Иванычу Ряполовскому!

- Зови к трапезе, - велел князь.

Принявший достойный вид московлянин вошёл, поздравствовался и назвался:

- Парфён Бренко.

Иван Ряполовский, сморщив лоб, вспомнил:

- Боярин Василия Ярославича?

- Так, княже. Это я, - подтвердил подданец Боровского, государева шурина.

Его не поторопили с рассказом, дали насытиться. Чуть пожевав и пригубив, он выпрямился на лавке, сам поспешил с сообщением:

- Москва Шемякой взята. У него с Можайским был полк наготове в Рузе. Ночью заняли Кремль. Иван Старков отворил ворота. Все спали. Бодрствовали изменники. Великих княгинь захватили в Ваганкове. Ограбили пощажённые пожаром домы бояр. Можайский допрежь отправился к Троице, где пленил государя.

- Это мы знаем, - сказал Иван Ряполовский.

- Пленного доставили прямиком на Шемякин двор, - продолжил Парфён. - Мой князь, прибывший из Боровска, как раз по соседству был, на своём дворе, что оставила ему бабка Елена Ольгердовна, вдова Владимира Храброго, по смерти всех своих сыновей…

- Сии тонкости нам известны, - перебил Оболенский. - Ты - к делу!

- До Василия Ярославича донеслось, - продолжал Бренко, - как Шемяка кричал на повязанного великого князя: «Для чего любишь татар и даёшь им русские города в кормление? Для чего серебром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь податями народ? Для чего ослепил брата нашего, Василия?..»