Вадим Полуян - Ослепительный нож

Всеволожа не стала ждать, пока перевяжут захваченных. Понужнула коня… На рысях проскочили Клементьевское.

Врата обители отперты. За ними - сумятица. Мечутся иноки. Скучилась горстка бояр у храма Живоначальной Троицы.

Кто отпер ворота?

- Запритесь! - крикнула Всеволожа людям в воротной башне.

Брадатые чернецы с разверстыми ртами лишились слуха злым промыслом: глядят неосмысленно.

- Запирайте же!

Поздно!.. Вон Юрий Патрикеич, взошед на ступени храма, пытается распоряжаться. Не внемлют! Первые вершники ворвались…

Спешенные Всеволожа со спутницей оттиснуты от своих коней, вжаты в ряды богомольцев, сгрудившихся у паперти.

Главарь налётчиков в малиновом кунтуше со шнурами разогнался к самым ступеням. Конь споткнулся, всадник грохнулся оземь. Всеволожа узнала Никиту Константиновича, вернейшего из бояр Шемяки, брата Петра Константиновича, что нашёптывал великой княгине-матери тайну золотого источня.

Упавшего подняли. Зашатался, как пьяный. Побелел, как мертвец. Хрипло вымолвил:

- Где он?

Прибывшие с ним толклись на конях у паперти.

- Где он?.. Где он?..

Худший из нищей братии вскинул десницу с просящей дланью, левой же рукой указал на запертую дверь храма:

- Там!

Толпа отвернулась. Все глядели к воротам. В них въехал князь Иван Андреич Можайский.

- Где государь? - воззвал он. Голос Василиуса донёсся из храма:

- Брат любезный! Помилуй… Не лишай меня святого места. Никогда не выйду отсюда. Здесь постригусь. Здесь умру…

Евфимия закусила губу до крови. Всё, для чего не жалела себя столь долго, всё рушилось. Народом сызнова овладевали временщики. Чуть воссиял венец делу, чуть узрелся успех конечный - всё полетело в тартарары! Боярышня двинуться не могла - мёртвый камень, и только! Обратилась к Раине на ухо:

- Беги! Игумена тормоши, Зиновия: где государевы дети? Старший - Иоанн, младший - Юрий. Узнай, кто их ведает. Спрячь детей. Не тронусь отсюда, пока не увижу конца…

Раина растворилась в толпе.

Двери храма раскрылись. Великий князь выступил с иконою Богоматери.

Старый инок за спиною Евфимии тяжело задышал:

- С гроба святого Сергия взял икону… Великий князь обратился к Ивану Можайскому:

- Брат и друг мой! Животворящим крестом, сею иконою в сём же храме клялись мы в любви и верности. Теперь что делают надо мною, не понимаю.

- Государь! - спешился Можайский. - Если захотим тебе зла, да будет нам зло. Нет, желаем только добра христианству. Делаем так, дабы устрашить слуг Махметовых, прибывших с тобой. Пусть уменьшат окуп.

Великий князь удалился в храм. Всеволожа сквозь раскрытые двери видела, как он положил икону, пал ниц перед ракой святого Сергия. За ним вошли Можайский с Никитой, стали у дверей.

Громко и внятно звучала молитва из уст Василиуса:

- Господи, Боже мой, на Тебя уповаю! Спаси меня, избавь от гонителя! Да не исторгнет он, аки лев, душу мою, терзая! Нет избавляющего, нет спасающего, Ты, Господи, Боже мой, единственная моя заступа! Если что сделал худо, если неправда в руках моих, если платил злом за доброе, если воевал с тем, кто со мною в мире, пусть настигнет душу мою кара Твоя, пусть втопчётся в землю жизнь моя и слава моя повергнется в прах. Разве я не спасал того, кто без причин враждовал со мною? Восстань, Господи, во гневе Твоём, подвигнись против неистовства, пробудись для меня на суд. Сонм людей стонет вокруг, воззри на них с высоты. Судья народов, услышь мольбу мою, и да прекратится зло. Ты испытуешь сердца и утробы. Воззри: нечестивый начал неправду, был чреват злобой, родил в себе ложь. Рыл ров и выкопал. Замыслил яму и приготовил. Да обратится гнев его на его главу, злодейство его - на его же темя! Славлю Господа по правде Его, пою имя Бога Всевышнего!..

Всеволожа слышала слёзы возле себя. Видела, как Можайский кивнул перед образами и поспешил уйти. Слуха достигли слова, сказанные Никите:

- Возьми его!

Государь встал с колен, огляделся:

- Где брат мой Иоанн?

Никита Константинович подошёл, схватил за плеча:

- Взят ты великим князем Дмитрием Юрьичем! Василиус сник:

- Будь воля Божия!

Его свели вниз, к голым саням.

Тем часом бояр повязанных вывели из обители. Воевода Юрий Патрикеич сызнова пленён, на сей раз не Косым - Шемякой. По толпе - говор: вящие покованы в цепи, меньшие же ограблены, нагими пущены по снегу…

Конями правил в голых санях монах. С ним посадили вязня-богопомазанника.

Евфимия, дыша пламенем, подбежала к Можайскому, повисла на нём: