Вадим Полуян - Ослепительный нож

- А как прикажешь ныне поступить с Косым? - спросил Кутузов.

Великий князь молчал.

И вдруг Евфимия, ушам не веря, различила плотоядный шёпот:

- Велю очи выняти…

Кутузов выпятился из Крестовой, не заметив Всеволожи, удалился.

Боярышня влетела в молитвенный покой.

- Василиус, похерь свой приговор!

- Ты? - удивился великий князь.

- Я по наказу Софьи Витовтовны ждала Меланьицу. Всё слышала.

Властодержавец, не похожий на недавнего Василиуса, стоя спиной к иконам, молчал.

- Ты не поступишь скоровёрто, - внушала Всеволожа. - Иначе - продолженье смуты. Шемяка не простит. Красный проклянёт. Злодейство не имеет оправданий. Васёныш не давал вятчанам наказа брать Брюхатого за окуп и пленять.

- Не давал, мог дать, - мрачно процедил Василиус. - Не суйся, Евушка, в большие дебри. В них не безопасно.

- Не побоюсь сказать: ты мне солгал! - упорствовала Всеволожа. - Ведь обещал же давеча…

- Не подвергать головной казни, - подсказал Василиус.

- Нож ослепительный чем лучше смертоносного ножа? - дышала возмущеньем Евфимия.

- Не досаждай! Исчезни в женской половине дворца, - сорвался в крик великий князь. - Готовься к пиру, а не к брани.

- Теперь-то ведомо, - боярышня беспомощно сжимала кулаки, - ты и не кто, как ты, сгубил моего батюшку, велев «очи выняти». Доколе? - возопила Всеволожа громким голосом. - Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

Узнав слова апостольского Откровения, Василиус забыл, что он в Крестовой.

- Вон! - заорал великий князь. - Вон из дворца, змеюга-переветчица!

Евфимия сняла подарок государя - диадему, положила рядом с ним на аналой и по достою вышла из Крестового покоя.

Затем, уже опрометью бежа по переходам, лицом к лицу столкнулась с Меланьицей в сенях княгини-матери, в тех самых, где старица Мастаридия, оборотясь девицей, как вовкулака, пия из Всеволожи силу, встретилась с Властой, Полактией и аммой Гневой. Кабы не они, боярышня сейчас бы не бежала, а лежала в сырой земле.

- Куда ты? - распростёрла руки Меланьица.

- Вон из проклятого дворца, - пыталась Всеволожа отстранить постельницу.

- Молю тебя: не выходи отсюда. Недалеко уйдёшь, - настаивала та.

- Василиус прогнал. Вдрызг раскоторовались, - рвалась Евфимия.

- Государь опамятуется. Стерпи.

Однако же боярышне удалось вырваться. И вот она уже сбегает с красного крыльца. Никто за нею не спешит вдогон. Она уже на площади Великокняжеской. Окстясь, прошла мимо Пречистой. В груди не утихает буря. Когда-то страх было подумать выйти пешей на виду у всех, без провожатых, без карети. Теперь бежит одна… Куда бежит?

Только тут вспомнила, что при пожалованье получила диадему, а не отнятый родовой дом. Забыл похитчик отчины про обещанье иль с умыслом отложил дело?

Выйдя из Кремля в застенье, она почуяла на себе взор. Оглянешься, народ идёт туда-сюда. Забудешься, затылок сверлят чьи-то очи.

На берегу Неглинной, у моста, боярышня остановилась и пропустила мимо чубарого детину, рыжего, как тыква, усы - морковинки, глаза, как будто говорят: «Вот я тебя!» Он тоже стал на полмосту, похоже, что-то выглядел в Неглинке. А что там выглядишь помимо тины и отбросов?

Боярышня прошла. Спустя немного, он - за ней.

Запутали неопытную городскую пешеходку в Занеглименье затыненные улицы. Попала, будто в Тезеушев лабиринт на Крите острове. Дождалась преследователя, рыжика чубарого, спросила:

- Как пройти к Бутову саду? Он, нимало не смутясь, ответил:

- До угла дойдёшь, сверни налево. Упрёшься в Бутов сад.

Истину сказал. Упёрлась. И, уже попав в объятья Богумилы, прежде стука отворившей низкую калитку, увидела под солнцем, в глубине заулка, того же огненного, только со спины. Зачем он шёл за ней? Любезничать не собирался, судя по их кратенькой беседе. Шёл, повернулся и исчез. И неприятно было вспомнить о его усах морковками и далеко не нежных лазоревых очах: «Вот я тебе задам!»…

Всё возвратилось на круги своя. Евфимия успокоилась. Она сидела в уютном тереме за столом среди близких душой и сердцем людей. Амма Гнева расспрашивала по-матерински, Андрей Дмитрия ласкал отеческими взорами, Богумила с Яниной внимали, замерев. Особенно же её радовала счастливая чета Кариона с Бонедей, сидящих рядком, как на свадебной каше, и млеющих от взаимной близости.

- Не зрю среди вас Фотиньи, Калисы, Власты, - оглядывала Всеволожа лесных сестёр.

- Полактии, Агафоклии, Генефы, - подсказала Янина.