Валентинов — молодой и широкоплечий блондин в кожаной куртке — явился через несколько минут; с улыбкой, без удивления поприветствовал собравшихся. Фрунзе протянул ему крестик и письмо:
— Полюбуйтесь, пожалуйста, как кто-то атакует товарища Новицкого. — Голос командарма стал жестким и требовательным. — И будьте любезны сказать, как долго в нашем штабе будут орудовать враги!
Валентинов бегло осмотрел крестик, без особого интереса отодвинул его в сторону:
— Эта история нам давно известна, — и внимательно принялся читать письмо.
— То есть, как это «давно известна»? Федор Федорович только что доложил мне о ней!
— Да, известна, товарищ командарм. Наш человек наблюдал, как Ольхин вешал этот крестик на ручку двери товарища Новицкого.
— Ольхин? Из административно-хозяйственного отдела?! — воскликнул Фрунзе. — Почему же вы не доложили об этом мне и не арестовали негодяя? Это что — головотяпство?
— Зачем же горячиться, товарищ командарм, — спокойно ответил Валентинов. — Простите за откровенность, но по долгу службы я ждал, как будет реагировать сам Федор Федорович. Пока он никому из вас не докладывал, я и не спешил брать Ольхина. Ясно? — он прямо поглядел в глаза Новицкому.
— Да уж куда ясней, — ответил за Новицкого Берзин. — Доверяй, но проверяй, так?
— Так точно. А за Ольхиным мы следили очень прочно. Он, видимо, почувствовал, и сегодня ночью я был вызван к его трупу.
— Что такое?! — вскричал Фрунзе.
— Труп был обнаружен жителями на окраинной улице. Около правой руки лежал «браунинг № 2». Пуля прошла через висок. Смерть наступила мгновенно.
— Вы полагаете, он застрелился? — спросил Куйбышев.
— Я не думаю, что он застрелился. Его, судя по всему, убили.
— Почему вы так думаете?
— Браунинга этого у него никогда не было. Это раз. Перед смертью он всячески старался оторваться от нашего работника, и это ему удалось. Спрашивается, зачем человеку, желающему покончить с собой, так усиленно уходить от наблюдения? Это два. И третье: какая необходимость стрелять в себя на заброшенной, да к тому же грязной улице, уходя для этого из дому?
Товарищ Дзержинский прислал нам фото активной эсерки Нелидовой. По его данным, она действует где-то у нас. Кстати говоря, ее же фото с интимной надписью было обнаружено и в вещах скоропостижно скончавшегося в тюрьме Семенова. Теперь становится ясно, что паралич сердца был каким-то образом вызван у него искусственно: контрреволюционная организация правых эсеров (кстати, ее членом был и Сукин) заметает следы. Они без колебаний убирают своих подмоченных членов. Как Семенов убил после его провала покушавшегося на вас, так и его быстро убрали, когда провалился он. Разумеется, это наш недосмотр.
— Как, по-вашему, последнее письмо — дело рук Ольхина или кого-то другого? — задумчиво спросил Фрунзе.
— Боюсь ошибиться, но вряд ли Ольхин, который уже чувствовал за собой слежку, осмелился бы на такой шаг.
— Значит?..
— Значит, остался кто-то еще.
— Так, так. Значит, каждый из нас, товарищи, в чем-то виноват… Необходимо сделать выводы.
— Да, Михаил Васильевич, — строго сказал Новицкий, — мое промедление с крестиком обернулось крупнейшей моей виной.
— Тем не менее ваш рассказ еще и еще раз заставит нас предпринять все возможное для сохранения секретности принятых решений. Товарищ Валентинов, прошу принять меры для того, чтобы выяснить обстоятельства убийства Семенова и Ольхина. Прошу вас продумать, как поступить товарищу Новицкому с подброшенным ему письмом и организовать его личную охрану. Еще раз, может быть через аппарат Дзержинского, проверить наших спецов. Положение серьезное. Если организация контрреволюционеров действительно пошла на решительное заметание своих следов, то вполне возможно обострение борьбы новыми силами — особенно в связи с наступлением Колчака. Валерьян Владимирович, прошу вас сегодня же провести совещание с чекистами, особистами, политотдельцами, работниками трибунала и прокуратуры.
Товарищ Новицкий, на вас возлагаю изготовление копий сегодняшнего решения. Товарищ Берзин, вы — ответственный за подбор людей для поездки. Вы свободны, товарищи. Спокойной ночи.
— Доброго утра, хотел ты сказать, — ответил Берзин. — Ну и встретит же меня боевая подруга!
— А зачем тебе, Костя?
— Ну как «зачем»: комиссаром Ярославского округа я после тебя был? Был. Командармом-четыре после тебя был?
Читать дальше