Юрий Андреев - Багряная летопись

— Ну, хлопцы, — вернулся Еремеич с совещания, — поехали мы не куда-нибудь, а к самому Чапаеву. Вот уж где придется и людей посмотреть, и себя показать!

После этого весь оставшийся путь молодежь вагона ликовала, — о подвигах Чапаева бойцы уже наслышались былей и небылиц от местных жителей и красноармейцев на стоянках.

И вот добровольцы стоят перед штабом дивизии: им объявили, что Чапаев хочет с ними говорить. Время тянется ужасно медленно, а Чапаева все нет и нет. Но наконец хлопнула дверь, по рядам раскатисто покатилась команда «Смирно!», с крыльца стала спускаться группа командиров. Чапаева Гриша узнал сразу, потому что он выглядел именно так, как его описывали им: в щегольской шинели, в папахе, лихо заломленной на затылок, с богатой саблей и маузером. Остро вглядываясь в лица, он стал приближаться к шеренгам. Рядом с ним шел спокойный, крепкого сложения молодой командир в кожаной куртке — комиссар Фурманов, как узнали они потом.

— Равнение на середину!

И вдруг в тишине все услыхали, как Чапаев, полуобернувшись, к Фурманову, бросил насмешливым тенором:

— Нагнали молокососов!

— Что ты, Василий Иванович, — ответил Фурманов. — Это же красные орлята из самого Питера. Они, как их отцы, ничего не боятся. Подучить, правда, нужно будет.

Чапаев неуловимо быстро улыбнулся в усы, шагнул вперед и вместо приветствия звонко прокричал:

— Красные орлята с самого Питера! Кто из вас коня не боится и в конной разведке готов служить — три шага вперед шагом… арш!

Замерли шеренги, словно окаменели, — любой команды ждали, только не такой.

— А ну-ка, сынки, раздайсь! — Вперед, звонко печатая шаг, вышел Еремеич — с проседью в длинных усах, морщинистый, сутуловатый.

— Орленок! — фыркнул Чапаев. Командиры рядом с ним широко заулыбались. Григорий с Володей переглянулись и, не раздумывая долго, стали рядом с Еремеичем. Синие глаза Чапая с усмешкой ощупали комичную пару: долговязого и коротыша. Вслед за ними вразнобой вышло еще около тридцати человек, подравнялись. Чапаев не торопясь обошел их, пристально рассматривая каждого, дошел до правофлангового — Еремеича, снова насмешливо фыркнул как бы про себя:

— Орленок!.. В армии раньше служил?

— Так точно.

— Пехота или артиллерия?

— Драгун. Конная разведка.

— Харрашо! А что скажешь про остальных?

— Ребята вострые, ловкие, грамотные: питерские.

— Красные орлята, одним словом?

— В самый раз.

— А что же вы, старый солдат, среди молодежи оказались? — вмешался Фурманов.

— Направлен Петроградской партийной организацией.

— Член партии?

— С девятьсот восьмого года.

— Как звать-величать?

— Иван Еремеевич Иванов.

— Иван Иванов, значит? Самая Расея, — подколол Чапаев.

— Так точно. Еремеич по-заводскому, — спокойно ответил тот.

— Я комиссар дивизии, — сказал Фурманов, — зайдите завтра ко мне. — И он отошел вместе с Чапаевым. Тот озабоченно покручивал усы:

— Ну, как, комиссар, подойдут? Ох, побыстрее бы их подучить, мне лихие разведчики вот как нужны! — Чапаев полоснул себя по горлу.

— Знаешь что, Василий Иванович, а ты прикажи к каждому из них на неделю или на полторы опытного кавалериста приставить. Индивидуальная подготовка всегда дает большой толк. Вот и получишь добрых разведчиков.

Чапаев задумался ненадолго, потом распорядился, обернувшись:

— Приказываю: зачислить этих в двадцать пятый кавдивизион и к каждому такому молодцу прикрепить по старому кавалеристу. Разве что к этому красному орленку, — он кивнул на Еремеича, — не требуется няньки. На неделю. Больше Колчак нам не даст. Выделить всем по доброму коню. Через неделю сам приеду у них экзамен принимать. Остальных зачислить в пехтуру к Кутякову. Исполнение приказа вечером доложить мне. Всё! — Повернувшись, Чапаев пошел в штаб, провожаемый сотнями горящих молодых глаз, за ним последовали остальные.

В тот же день вновь испеченным кавалеристам вручали перед строем коней. Григорию достался молодой и горячий, но хорошо объезженный вороной жеребец Ратмир. В старшие ему дали бородатого казака дядю Сеню — участника еще русско-японской воины. Владимиру выделили гнедую кобылу Липку, смирную, но легкую и быструю на ходу, а обучать его взялся Еремеич, — и потекли-побежали день за днем. С утра до ночи новоприбывшие овладевали кавалерийскими премудростями: снова и снова взлетали они в седло, сдерживая стон от боли в набитых, раскоряченных ногах; снова и снова учились владеть конем, преодолевать препятствия, рубить лозу и глиняные шары на столбах, учились стрелять на скаку вперед и назад, снова и снова соскакивали и снова взбирались на коня.