М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

Потом была короткая остановка возле узкой двери в высокой каменной стене, затем небольшой пустынный двор с каким-то, вероятно, нежилым строением, и… глубокая смрадная яма. Меня развязали и бросили в нее. Немудрено и кости переломать при таком падении, но обошлось только ушибами, хотя и весьма чувствительными. Со дна тюремной ямы хорошо были видны неправдоподобно яркие и далекие звезды.

Чья-то голова на мгновение закрыла часть неба и ласковым голоском произнесла:

— Отдохни до утра, черкесский пес!

Скоро наверху смолкли шаги, с лязгом захлопнулась дверь — видно, была окована железом — и наступила тоскливая безысходная тишина. Я пощупал руками скользкие глинистые стены колодца. Отсюда не выбраться. Интересно, что с Кубати, братишкой моим? Теперь и он попадется к ним в лапы. Ну что бы мне вчера не прийти к сегодняшнему решению! Правильно говорят: легко провалиться в нужник, да трудно из него вылезти. С радостью отдал бы свою жизнь только за то, чтоб узнать о благополучном возвращении Бати в отчий дом.

Куда меня привезли? Ясно, что не в главную городскую тюрьму. Скорее всего, это «домашняя» тюрьма Алигота-паши, в которой он держит своих должников или пленников, ожидающих выкупа. Меня-то никто не выкупит. Не надо быть пророком, чтобы предсказать мою участь. Утром — допрос (в том нежилом строении, наверное, пыточный застенок), после допроса — предложение воевать на стороне татар, наконец мой отказ и… гибель. О, аллах! Прими душу мою и покарай моих душегубов!

За этими невеселыми размышлениями прошло какое-то время. И вдруг со стороны калитки я услышал гулкий удар, треск дерева и отчаянный визг, захлебнувшийся на высокой ноте. Затем — недолгая возня, полупридушенные всхрипы, и вновь чья-то голова закрыла надо мной звезды.

— Аталык! Ты целый?

Хвала тебе, Всемогущий, Всеведущий! Ведь что Кубати, смелый мой мальчуган. Как он отыскал меня, нарт лучезарный?

— Все мое при мне, парень.

— До копья дотянешься? — Бати опустил вниз конец крепкого древка.

— Нет, коротка палка-выручалка. Даже если прыгать, как собака на плетень, все равно не достать.

— Подожди, — голова парня исчезла.

По звуку мне казалось, что он подтаскивает к краю ямы какой-то тяжелый груз.

— Прижмись к стене, — попросил он меня.

В яму свалился, издавая плаксивые стоны, стражник со связанными руками и кляпом во рту.

— Болет, — снова позвал меня кан. — Лезь к нему на плечи. Заставь эту скотину стоять как следует, — Кубати впервые в жизни позволил себе произнести грубое слово. Я встряхнул стражника.

— Сверну шею вот этими двумя пальцами. Понял?

Стражник быстро и радостно закивал головой.

Стоял он прочно. С его плеч до древка копья достал я легко. А Кубати вытянул меня из ямы ловчее, чем луковицу из грядки.

Дверь в ограде была разнесена в щепки. Здесь же лежал круглый валун величиной с добрый лошадиный круп. Рядом с камнем — стражник с разбитым черепом: перед этим он, видно, сидел, привалившись к двери.

Я еще раз подивился силе моего воспитанника. Мне бы вряд ли удалось расщепить крепкую дубовую дверь с одного удара, хотя и я сумел бы швырнуть этот камень на расстояние трех-четырех шагов.

Увешанный оружием, Кубати дал мне саблю и мой же кинжал, над украшением которого он трудился в последние дни в мастерской Хилара.

— Как ты меня нашел?

— Халелий сказал.

— Слуга бедного Аслана-паши?

— Он самый. Хотел предупредить обо всем, да не поспел вовремя. Пришел к Хилару, когда все было кончено.

— Что, что?!

— Их было пятеро, — Кубати тяжело, с затаенной болью вздохнул.

Парень торопливо вел меня по окраинным улочкам к какому-то ему одному известному месту.

— Что с Хиларом? — я сильно забеспокоился.

— Мы сражались. Я не сумел его защитить. Он дрался, как лев. — Бати помолчал, переводя дыхание, и совсем уже по-взрослому добавил:

— Мир праху его…

— Аминь… А эти пятеро?

— Все убиты.

Я не стал расспрашивать его о подробностях. Халелий ждал нас с двумя лошадьми на дороге, ведущей к побережью. Налькут тихонько заржал, увидев своего хозяина. Ночная мгла уже рассеялась, уступая место пока еще робкому предутреннему свету.

В седельных сумках были припасы на дорогу, порох и пули. Халелий снял с себя лук и колчан со стрелами. Это оказался мой любимый лук — он, к счастью, лежал у Хилара. Задушевный друг собирался подновить на нем костяную инкрустацию, да так и…

Халелий, ни слова не говоря, протянул мне ружье — ту самую эржибу, которую я подарил когда-то Аслану. Мне хотелось излить на загадочно-мрачноватого татарина поток благодарственных слов, но он не стал слушать. Круто повернувшись, он поспешил в город.