Давид Шахар - Сон в ночь Таммуза

– Идем, дорогой, немного прогуляемся.

Что-то неуловимое, похожее ощущалось в облике матери и Беллы – в профиле, в копне волос, соскальзывающих на завиток уха, в линии лба и носа, тонких ноздрей, ямочках на щеках недалеко от губ.

Неповторимые минуты, вершащиеся в небесах с закатом луны и восходом солнца, будоражили его сердце одновременно возбуждением и усталостью. Но требовалось, как продолжать нить самой жизни, зафиксировать это в синем блокноте. И он знал, что, записав то, что в эти мгновения пробуждалось и накапливалось в его душе, тут же упадет, подобно камню в колодец, в долгий сон.

Но вот наступает утро, и он видит ресницы зари, трепещущие над горами Моава на востоке. Солнце заливает весь мир новым светом, сильным, полным радости жизни, глубоко вдыхает в себя голубизну неба. И этот переход от переживания лунной ночи к переживанию солнечного дня подобен переходу от одной эмоциональной картины в душе к другой или – единой длящейся симфонии. К переходу из лунного храма в солнечный – со знаками Зодиака и всем небесным воинством. Но когда, после бритья, умывания и одевания, Габриэль обратился к синему блокноту, мысль его была не о Белле или Орите, а о Млечном пути. И он нашел там запись перевода из французской энциклопедии статьи о Галактике: «…Количество от миллиарда до ста миллиардов солнц держатся силой притяжения… Наше солнце находится в Галактике, называемой Млечным путем. Еще тридцать Галактик близки к ней. И все вместе они представляет как бы местный фрагмент вселенной. Форма нашей Галактики, Млечного пути, подобна плоскому диску, диаметр которого сто тысяч световых лет…»

Эта бледная полоса в ночном небе и вправду походит на капли пролитого молока. Эти невообразимые расстояния, фиксируемые рукой в синем блокноте, вселяли в душу некий странный покой.

И вот сейчас, в подвале, пребывая в приятном ощущении божественной наготы, он дописал строки в блокноте, опрокинулся навзничь на лежанку, прикрыв глаза, прежде чем встать, одеться и с легким сердцем выйти, чтобы взять записку Ориты, всунутую в отверстие замка. Ему казалось, что он закрыл глаза на несколько мгновений, но когда открыл, уже прошла ночь, свечи едва теплились, все же чуть освещая три белые лилии в вазе у отдушины. Когда Габриэль толкнул двери подвала, чтобы выйти наружу, он внезапно замер перед безмолвным странным сиянием, как бы раскрывшемся ему во всем блеске, – утренней звезды.