Давид Шахар - Сон в ночь Таммуза

– Это моя тайна.

– Даже мне ты ее не откроешь?

– Будешь хорошим мальчиком, прилежным учеником, открою тебе что-то, но только не заветное имя. Запрет абсолютен и обжалованию не подлежит. – Затем наклонилась к нему, прошептала на ухо: – Можешь называть ее «черной вдовой».

И тотчас перед его воображением возникли пауки, живущие в щелях пещер, ибо из всех гадов: ползучих, пресмыкающихся, кишащих, кладущих яйца, пускающих, как слюну, белую массу, – самыми отвратительными для него были пауки. И это еще до того, как он услышал о «черной вдове» – паучихе, которая убивает паука во время соития и сжирает его.

Больше терпеть он не мог, воспользовался тем, что она приблизилась к нему, и крепко обнял ее, как тогда, в первый раз. Но она осталась сидеть в кресле:

– Нет, нет, не сгибайся. Дерево Габриэль стоит твердо. Вершина его искрится звездами. Ей отдаю свою корону царства.

И она встала на колени перед ним, и язык ее воистину по-царски вознес его на седьмое небо.

И это продолжалось после возвращения здоровяка Песаха, уже в подвале дома Габриэля. Арочный потолок подвала искрился планетами, слетающими с кроны-короны дерева Габриэль, шутихи рассыпались цветными взрывами, потоки сияния фонтанировали ввысь, изгибаясь под аркой, мерцающей деталью, в которой угадывался весь храм. И это действие повторялось, когда он одной рукой закрывал тяжелую дверь подвала за вошедшей Беллой, а другой тут же обнимал ее и прижимал к себе еще до того, как она делала шаг по ступени, погружал пальцы в ее черные волосы. Освободившейся рукой жадно ощупывал две белые полные луны, живот. Пальцы его тянулись вниз, между полных бедер. Она вся трепетала от нетерпения, раздевая его, становилась на колени, и дерево Габриэль прикасалось к ее щекам, к закрытым глазам, ушам, шее, губам. Мерцали две свечи, освещая наготу его «королевского высочества», и дерево Габриэль погружалось в бутон женского начала, означаемого в Каббале сферой царства или королевства – «сефират малхут», земного начала, рождающего жизнь. И в небесных сферах уже прочно было обозначено чудо, которое вело своими тайными каналами человека, хотя ему казалось, что он сам произвольно и случайно избрал путь в долину Иегошуафата, к пересечению с долиной Геенны и долиной Привидений. Чудо это обернулось душой, сошедшей с высот, сбросившей скорлупу нижнего мира и означившейся именем – Белла. Нечто подобное уже случалось в древние времена, когда парень вышел искать сбежавших ослиц и нашел царство, – Шауль, ставший первым царем Израиля. И сколько их было, на головы которых водружали короны, но они не знали, что – голы.

В отличие от них в этом подвале «голый король», раскинувшись на лежанке, видел себя при мерцании свечей в зеркале, подаренной матерью Габриэля служанке, старой арабке, и снесенной ею до лучших времен в этот подвал. Однажды, в краткие минуты отдыха, спросил ее, как она думает: бог утренней звезды тоже наг? Вероятнее всего короли, да и боги знают, что они голы, но все они заражены болезнью, называемой безумием гордости, и от этого слепы, особенно по отношению к своим подчиненным.

– Бог утренней звезды родился одетым, – сказала она, – ведь сказано: облачен ты был в великолепие и величие, подобно царю Шломо. Для бога утренней звезды одежды – голубое полотнище неба.

Быстро оделась, поцеловала его в лоб и выпорхнула из подвала в серый полдень с низким облачным небом. Голый король или бог утренней звезды приподнялся на цыпочки, чтобы через отдушину увидеть знакомую фигуру в обычном плаще, направляющуюся в кафе «Канкан». Вдруг она остановилась, встретившись с кем-то. Всмотревшись, он узнал сестру Ориты – Яэли, с каким-то мужчиной. Габриэль замер. Добро бы поздоровались и разошлись. Но они о чем-то разговорились. Показалось ему, что она пытается отвести их внимание от вопросов, откуда она идет, и где была. В отличие от Ориты, которая чувствовала себя в любом месте, как дома, Белла нигде себя так не чувствовала, более того, ощущение у нее было, что за каждое место она должна платить хозяину места за то, что дал ей зайти. Габриэль относился к Яэли с симпатией, но сердце его ёкнуло, потому что он вдруг вспомнил: сегодня – вторник, обычный прием у судьи к пятичасовому чаю, как полагается по английскому обычаю – Five O'clock. Церемония происходит в саду, но после остаются избранные, и среди них, конечно же, самый избранный – Габриэль, любимец жены судьи, ну, и друг его дочерей – Ориты и Яэли. Давно он не посещал эти чаи, да и Орита не наведывалась узнать, почему он не приходит, вероятно, все еще сопровождает молодого лорда Редклифа куда-нибудь, к примеру, в Галилею.