Ги де Мопасан - Иллюстрированные сочинения

– Вы сами бросились под омнибус?

Снова попытавшись улыбнуться, он ответил:

– Нет, это он бросился на меня.

– Неправда, это вы!

– Нет, уверяю вас, это он!

После нескольких минут молчания, тех минут, когда души точно сливаются во взглядах, она прошептала:

– О, мой дорогой, дорогой Оливье! Подумать только, что я отпустила, что я не удержала вас!

– Все равно, это случилось бы со мной не сегодня, так завтра, – убежденно ответил он.

Они снова посмотрели друг на друга, стараясь прочитать самые сокровенные мысли.

– Я думаю, что мне конец. Мне так больно! – вновь заговорил он, – Вам очень больно? – пролепетала она.

– О, да!

Наклонившись к нему еще ниже, она коснулась его лба, потом глаз, потом щек медленными, бережными, осторожными поцелуями – так она словно ухаживала за больным. Она чуть притрагивалась к нему краями губ; слышно было лишь ее легкое дыхание – так целуют дети. И длилось это долго, очень долго! Он не мешал этому падавшему на него дождю нежных и тихих ласк, которые, казалось, успокаивали и освежали его, ибо его искаженное лицо подергивалось уже не так часто, как раньше.

Потом он сказал:

– Ани!

Она перестала целовать его, чтобы лучше слышать.

– Что, мой друг?

– Вы должны обещать мне одну вещь.

– Обещаю вам сделать все, что хотите!

– Поклянитесь, что, если я не умру до завтра, вы приведете ко мне Аннету… один раз, только один раз! Мне так не хочется умереть, не увидев ее!.. Подумайте… что завтра… в это время… я, быть может… я, наверное, закрою глаза навеки… и я уже никогда больше не увижу… ни вас… ни ее…

Она перебила его; сердце у нее разрывалось.

– О, замолчите!.. Замолчите!.. Да, я обещаю вам, что приведу ее.

– Клянетесь?

– Клянусь, друг мой!.. Но замолчите, не говорите больше. Вы так меня мучаете!.. Замолчите!

Быстрая судорога пробежала по его лицу. Потом он сказал:

– Нам остается провести наедине всего несколько минут, не будем же терять их, воспользуемся ими, чтобы проститься, Я так любил вас!..

– А я… как я люблю вас до сих пор! – вздохнула она.

– Я узнал счастье лишь с вами, – продолжал он. – Правда, последние дни были ужасны… Но это не ваша вина… Ах, бедная моя Ани!.. Как порой бывает печальна жизнь!.. И как тяжело умирать!..

– Замолчите, Оливье, умоляю вас!

– Я был бы так счастлив, если бы у вас не было дочери… – не слушая ее, говорил он.

– Молчите!.. Боже мой! Молчите!.. Он, казалось, скорее думал вслух, нежели говорил с нею.

– Тот, кто выдумал эту жизнь и создал людей, был или совсем слеп, или очень зол…

– Оливье, умоляю вас!.. Если вы хоть когда-нибудь любили меня, замолчите!.. Не говорите так больше!

Он пристально посмотрел на склонившуюся к нему женщину с таким мертвенно-бледным лицом, что сама она походила на умирающую, и замолк Тогда она села в кресло, вплотную придвинула его к кровати и снова взяла руку Бертена, лежавшую на простыне – Теперь я запрещаю вам говорить, – сказала она – Не шевелитесь больше и думайте обо мне, как я думаю о вас.

Они снова принялись смотреть друг на друга, неподвижные, соединенные жгучим прикосновением рук. Она держала эту лихорадочно пылавшую руку и время от времени слабо сдавливала, а он отвечал на призыв, слегка сжимая пальцами ее руку. Каждое из этих пожатий о чем-то говорило им, вызывало в памяти частичку безвозвратно ушедшего прошлого, оживляло застывшие воспоминания об их любви. Каждое из этих пожатий было затаенным вопросом, и каждое было таинственным ответом, то были печальные вопросы и печальные ответы – эти «вы помните?» старой любви.

Во время предсмертного свидания, которое, вероятно, было последним, они мысленно пережили год за годом всю историю их отношений; сейчас в комнате слышалось только потрескиванье дров.

Вдруг, словно пробудившись и содрогнувшись от ужаса, он сказал:

– Ваши письма!

– Что? Мои письма? – переспросила она.

– Я мог бы умереть, не уничтожив их.

– Ах, какое это имеет значение! – вскричала она. – До того ли мне теперь? Пусть их найдут, пусть их прочтут, мне это совершенно безразлично!

– А я этого не хочу, – возразил он. – Встаньте, Ани. Откройте нижний ящик письменного стола – большой ящик, – они все там, все. Возьмите их и бросьте в огонь.

Она не двигалась; она сидела, съежившись, словно он толкал ее на подлость.

– Ани, умоляю вас! – снова заговорил он. – Если вы этого не сделаете, вы измучаете меня, вы не дадите мне покоя, вы доведете меня до безумия Подумайте: ведь они могут оказаться в руках первых попавшихся людей – в руках нотариуса, лакея… даже в руках вашего мужа. Я не хочу этого. Она нерешительно встала.