Ги де Мопасан - Иллюстрированные сочинения

Сердце его сжималось, пальцы дрожали, он не соображал, что делает, и оттого, смешивая краски, перепутывал тона – такое непобедимое волнение внезапно накатило и овладело им при виде этого воскресшего прошлого, при виде этого явления, двенадцать лет спустя возникшего на том же самом месте.

Сейчас Аннета прекратила чтение и смотрела прямо перед собой. Подойдя к ней, он заметил, что из глаз ее выкатились две светлые капли и поползли по щекам. Он вздрогнул – это было такое сильное потрясение, когда человек уже не владеет собой, – и обернулся к графине.

– Боже, как она хороша! – прошептал он, но так и замер: его поразило бледное, искаженное лицо графини де Гильруа.

Широко раскрытыми, полными ужаса глазами смотрела она на дочь и на него. Охваченный беспокойством, он подошел к ней и спросил:

– Что с вами?

– Мне надо сказать вам несколько слов. Она поднялась и быстро проговорила, обращаясь к Аннете:

– Подожди минуточку, детка, я должна кое-что сказать господину Бертену.

Она быстрым шагом прошла в соседнюю маленькую гостиную, где он часто заставлял посетителей ждать. Он последовал за нею, не понимая, в чем дело; в голове у него помутилось. Как только они оказались наедине, она схватила его за руки и пролепетала:

– Оливье, Оливье, умоляю вас, не заставляйте ее больше позировать!

– Да почему? – в смятении прошептал он.

– Почему?

Почему? – лихорадочно заговорила она. – Он еще спрашивает! Значит, сами вы не чувствуете, почему? Мне следовало бы догадаться об этом раньше, а я поняла только теперь… Сейчас я ничего не могу вам сказать… ничего… Пройдите к моей дочери. Объясните ей, что мне стало плохо, пошлите за извозчиком, а через час приезжайте ко мне, и мы поговорим Мы будем одни!

– Да что с вами наконец?

Казалось, она сию секунду забьется в истерическом припадке.

– Оставьте меня. Здесь я не хочу говорить об этом. Пройдите к моей дочери и пошлите за извозчиком Он вынужден был подчиниться ей и вернуться в мастерскую. Ничего не подозревавшая Аннета снова углубилась в чтение, и грустная поэтическая повесть наполнила ее сердце печалью.

– Твоей матери нездоровится. – сказал Оливье. – Когда она вошла в гостиную, ей едва не сделалось дурно. Пойди к ней. Я сейчас принесу эфир.

Он сбегал в спальню за флаконом и вернулся в гостиную.

Он застал их плачущими в объятиях друг у друга. Аннета, растроганная историей Бедных людей, дала выход своему чувству, а графиня несколько успокоилась, когда ее горе слилось с этой тихой грустью и ее слезы слились со слезами дочери.

Некоторое время он смотрел на них, не решаясь заговорить и тоже томясь какою-то непонятной тоскою.

– Ну как? Лучше вам? – наконец, спросил он.

– Да, немного лучше, – отвечала графиня. – Это пустяки. Вы послали за каретой?

– Да, сейчас будет – Спасибо, друг мой. Это пустяки. В последнее время я очень горевала.

– Карета подана! – вскоре доложил слуга. Бертен, полный затаенной тревоги, проводил свою бледную, все еще близкую к обмороку подругу, держа ее под руку и чувствуя, как бьется под корсажем ее сердце.

Оставшись один, он спросил себя: «Да что с ней такое? Почему с ней случился припадок?» Он искал ответа, ходя вокруг да около истины, но не решаясь открыть ее. Наконец он приблизился к ней «Так вот оно что! – сказал он себе. – Неужели она думает, что я решил приволокнуться за ее дочерью? Нет, это было бы слишком!» Опровергая это предположение доводами разума и чести, он возмущался, что она могла хоть на миг принять его вполне нормальную, почти отеческую привязанность к этой девочке хотя бы за видимость ухаживания. Он уже злился на графиню как она посмела заподозрить его в подобной гнусности, в такой беспримерной подлости? Он дал себе слово не стесняться в выражениях своего возмущения, когда начнет разговор с графиней де Гильруа.

Вскоре он вышел из дому и направился к ней: ему не терпелось объясниться с нею. Всю дорогу он с возрастающей злобой готовил аргументы и фразы, которые должны были оправдать его и отплатить ей за подозрения.

Он застал ее лежащей на кушетке; лицо ее было искажено страданием.

– Ну-с, дорогой друг, – сухо сказал он, – объясните мне эту странную сцену.

– Как, вы еще не поняли? – спросила она прерывающимся от волнения голосом.

– Признаюсь, нет.

– Вот что, Оливье: загляните в свое сердце.

– В сердце?

– Да, и поглубже.

– Не понимаю! Выскажитесь яснее.

– Загляните в самую глубину своего сердца и посмотрите, нет ли там чего-нибудь опасного и для вас, и для меня.