Джон Донн - Стихотворения и поэмы

Твоя возлюбленная – в крик: «Ему милы
лишь шлюхи!»
Какие же о ней теперь пойдут по свету слухи?

За то, что женщин я люблю,
Ты женственным меня зовешь;
Что ж – мужественным звать тебя
За то, что ты к мужчинам льнешь?

Так бурно клялся он, что к шлюхам ни ногой,
Что сунуть нос теперь не смеет он домой.

Кто скажет, что ему не до жены?
Ведь он такой любитель старины.

Отец твой завещал всё беднякам. Коль так,
И ты не обделен – ведь ты теперь бедняк.

На свой портрет лишь тем похожа Фрина,
Что размалеваны и девка и картина.

Бедняга! сколько он потел напрасно,
Стараясь темным быть. А всё с ним ясно.

Пока число твоих грехов растет,
Число волос – заметь – наоборот.

Ральф умер стоя – так же, как и жил:
Он ложе еще раньше заложил.

С охваченных пожаром кораблей
Куда бежать, как не в пучину? Люди
Бросались вплавь – и гибли средь зыбей
Под выстрелами вражеских орудий.
Несчастным нет спасения нигде:
Кто не утоп в огне, сгорел в воде.

Не раз случалось людям уплывать
Вослед за Солнцем, уходящим спать.
Но дальше Уингфилда, который флот
Увел в края блаженных, на заход,
Никто и никогда не заплывет.

Ступай, бездельник: я тебя не звал!
В каморке этой узкой, как пенал,
Оставь меня средь книг в моем вертепе
Наук: да упокоюсь тут, как в склепе.
Вот там, на полке – важный Богослов;
А рядом – друг природы, Философ;
Политик, объясняющий мытарства
Мистического тела Государства;
Прилежный Летописец; а за ним —
Поэт, земель волшебных пилигрим.
Ужель я брошу их единым махом,
Чтоб за тобой бежать, за вертопрахом?
Нет, клятвенно мне обещай сперва
(Когда не ветер – все твои слова),
Что ты не ускользнешь через минуту
К любому в лоск разряженному шуту, —
Будь капитан, что выкроил наряд
Из жалованья выбывших солдат,
Или придворный щеголь надушенный,
Кивком ответствующий на поклоны,
Или судья со свитой подлипал, —
Клянись, что ты не станешь за квартал,
Осклабившись, вилять и суетиться,
Стремясь понравиться и подольститься.
Зовешь меня – так не блуди душой;
А соблазнить и бросить – грех большой.
О пуританин в области манер,
Ты – идолопоклонник, суевер,
Когда по платью ближнего встречаешь
И, как старьевщик, сразу примечаешь
Цену сукна и кружев, дабы знать,
На сколько дюймов шляпу приподнять.
Ты первым делом выясняешь средства
Знакомца – и надежды на наследство,
Как будто замуж он тебя берет
И вдовья часть – предмет твоих забот.
Помилуй! ведь не ленты и не рюшки
Ты ценишь в пышнотелой потаскушке;
Зачем, любитель срамной наготы,
Нагую честность презираешь ты?
Нужны ли добродетели камзолы?
Мы в мир приходим и уходим голы.
Не скинув плоти плащ, душе никак
Блаженства не вкусить; Адам был наг
В раю; да и утратив рай невинный,
Довольствовался шкурою звериной.
Пусть грубый на плечах моих наряд —
Со мной Господь и Музы говорят.
Что ж! Если ты не глух к увещеваньям
И грех свой искупаешь покаяньем,
Прегромко в грудь себя бия притом,
Добро, я запер комнату, – идем!
Но прежде шлюха средь носящих пряжку
На шляпе, буфы и чулки в обтяжку
Признает настоящего отца
Нагулянного невзначай мальца,
Скорей я вам скажу, какому франту
Дано увлечь йоркширскую инфанту,
Скорей, уставясь в небо, звездочет
Предскажет вам на следующий год,
Какие сверхъестественные моды
Измыслят лондонские сумасброды,
Чем сам сумеешь ты сказать, зачем,
Какая блажь, когда, куда и с кем
Тебя утащит, разлучив со мною.
Кому пенять? я сам тому виною.

Вот мы на улице. Мой дуралей
Спешит к стене протиснуться скорей,
Считая, видимо, за достиженье
Свободу поменять на положенье.
И хоть трудней из-за моей спины
Приветствовать все встречные штаны,
Он издали кивает им и машет,
И дергается весь, и чуть не пляшет,
Как школьник у окна, когда друзья
Зовут на волю, а уйти нельзя.
Скрипач тем ниже зажимает струны,
Чем выше звук; так мой повеса юный:
Задравшим нос он отдает поклон,
С другими же заносчив, точно Слон
Иль Обезьяна – при упоминаньи
Враждебного нам короля Испаньи.
То вдруг подскочит он и в бок толкнет:
«Гляди, вон кавалер!» – «Который?» – «Тот!
Божественный танцор, ей-ей!» – «Так что же?
Ты с ним подпрыгивать обязан тоже?»
Он смолк, пристыженный. Но тут как раз
Заядлый табакур встречает нас,
Да с новостями… «Сжалься, бога ради, —
Шепнул я, – нос мой молит о пощаде».