Ирвин Шоу - Две недели в другом городе. Вечер в Византии

– И все же, – заметила она, – со временем для тебя нашлись бы роли… Я в этом уверена.

– Наверно, – согласился Джек и добавил более твердо: – Да. Я мог остаться актером при желании. Но оно пропало. Божественный голливудский огонь погас, – с иронией произнес он. – После войны, двух лет, проведенных в госпиталях, после Карлотты…

Он пожал плечами.

– Война пробудила во мне новые интересы. Прежде я никогда не был в Европе; после победы меня потянуло туда… И вообще, тут нет ничего необычного. В молодости мы все отчасти актеры. Позже многие актеры понимают, что игра для них – всего лишь дар молодости, вроде способности быстро бегать или бодрствовать семь ночей подряд, и расстаются с профессией.

– Без сожаления? – спросила Вероника.

– За всю жизнь я не совершил почти ни одного поступка, – задумчиво произнес Джек, – о котором ни разу бы не пожалел. Ты устроена иначе?

– Да, наверно.

– Ты не жалеешь, например, о разрыве с Робертом? Или знакомстве с ним? Не будешь позже жалеть о встрече со мной?

– Нет. Не в том смысле, в каком это понимаешь ты. – Вероника провела острием ногтя по его руке. – Ты жалеешь о том, что встретил свою первую жену?

– Конечно. По сотне причин.

– А о Карлотте?

– Несомненно.

– Тоже по сотне причин?

– По тысяче.

– А о встречах с другими женщинами? Сколько их у тебя было?

Джек засмеялся:

– Бесчисленное множество.

– Ты был испорченным мальчишкой в свое время, да?

Девушка вытянула губы, напомнив ему о том неприятном впечатлении, которое произвела на него при знакомстве.

– Когда-то я был очень испорченным мальчишкой, – подтвердил он, – но об этом я тебе не расскажу.

– Ты не сердишься на меня?

– Нет, конечно.

– Знаешь, почему я задала тебе все эти вопросы? – еле слышно спросила Вероника.

– Почему?

– Чем больше я узнаю о тебе, – серьезно сказала она, – тем дольше ты сохранишься в моей памяти. Станешь для меня более реальным, и все это превратится в сон гораздо позже… Это плохая причина?

– Нет, моя дорогая, – ласково сказал Джек. – Очень хорошая.

– Я не стану сердиться, если ты тоже будешь задавать мне вопросы. Даже обрадуюсь. Я бы хотела остаться в твоей памяти надолго. Спрашивай о чем угодно.

Вероника замерла в ожидании; он понял, что по содержанию вопросов она будет оценивать его отношение к себе. Джека охватило чувство вины, поскольку до настоящего времени он не воспринимал ее как личность и не испытывал потребности узнать о ней нечто сверх того, что она сама рассказывала о себе без каких-либо просьб с его стороны. Знание порождает эмоциональную вовлеченность, привязанность. Вероника, очевидно, догадывалась об этом, движимая вечной женской тягой к осложнению отношений, она хотела, чтобы он узнал ее получше.

– Вчера за ленчем, – сказал Джек, – у меня появилось желание задать тебе один вопрос.

– Какой?

– Ты сказала, что, когда тебе было два года, ты находилась в Сан-Себастьяне, в Испании…

– А, да.

Ее голос прозвучал тускло, разочарованно. Она явно ждала иного вопроса.

– Я догадываюсь, что это было во время гражданской войны.

– Да, – нетерпеливо, без интереса произнесла она.

– Как ты оказалась там во время гражданской войны?

– Мой отец был кадровым военным, – небрежно пояснила она.

– Он служил в испанской армии? – недоумевающе спросил Джек.

Вероника засмеялась:

– Ты что, не читал в 1937 году американских газет? В итальянской армии. Она помогала Франко. Ты не забыл об этом?

– Конечно, нет, – ответил Джек. – Просто мне не приходило в голову, что можно воевать, не расставаясь с семьей.

– Мой папа был очень домашним человеком. Он обожал свою семью. Он был полковником, и нас доставили к нему в Испанию.

– Как это все происходило? Ты что-нибудь помнишь?

– Все знакомые американцы, когда я говорю им, что мой отец сражался на стороне Франко, проявляют большой интерес. Я думала, люди забыли те времена. С тех пор столько людей убито…

– Это была очень интересная война для американцев, – сухо сказал Джек. – Если хочешь знать правду, она до сих пор мучает нас.

– Странно, – удивилась Вероника. – А нас – нет.

– Возможно, тот, кто сам участвует в войне, быстрее ее забывает. И все же, какой она была?

Вероника пожала плечами:

– Я мало что помню. Помню пляж. Прекрасный детский пляж. В центре залива – остров. Меня привозили туда на лодке. И дыни. Дыни были восхитительные. Сейчас, когда я ем в ресторане дыню, я вдруг снова становлюсь маленькой девочкой, живущей в Испании.