Джек Керуак - Видения Коди

КОДИ. Мы чистимся на Уай в великом граде Шикаго, который я вижу впервые в жизни – Когда ж это я заимел и дал себе право видеть Шикаго, да – направь заляпанное грязью носовое рыло вздроченного автомобиля-делюкс к улице, жопой к кирпичной стене в добром большой переулке, где лишь свет краснокирпичной пыли высвечивает верхние кромки задворочного провала переулка, сделать инфернальную ночь города, угрюмую потерянную невысказуемую красноту цвета ночи нашего города, красное ночи, «кэдди» сидит на своем должном ложе, а мы едим в кафетерии

ДЖЕК. Коди подрубается по этому старому городку – по мраку его, по Элям, фасоли, блядям, ты в Шикаго, тут слышишь, как парни говорят: «А, Нью-Йорк иногда ничё бывает», в Нью-Йорке слово Шикаго никогда не услышишь; но большущий городок, и тут весь боп открывается нам в ночи —

КОДИ. В баре —

ДЖЕК. – великой мягкой летненочи, китайцы на нереальных тротуарах Северной Кларк, женщины с громадными грудями рассматривают улицу из сонноокон, зрелище голой женщины сквозь подглядные дырки шашли-машельных притонов, чудовищная Муди-стрит позднейшей жизни в мире

КОДИ. Мы выбираем себе собственные оттяги, болтаем, ездим всюду, ища девчонок, они нас боятся в этом большом лимузине, как —

ДЖЕК. Как автоугонщиков и малолетне-преступных героев на бешеном – врезаемся в пожарные гидранты, портим машину – но боп

КОДИ. Комбо

ДЖЕК. Прогонистый, расхлябанный, сжатогубый тенорист, двадцать один; дует современно и мягко, хладнокровен лишь в одной спортивной рубашке; костлявые плечи, перебирает пальцами по кнопкам рога с их движеньем; следующий тенор – веснушчатый боксер, През, в костюме, открытом у ворота, вздергивает дудку, долгие лацканы, галстук, шейный ремешок, сияющий золотой рог, дует округло и как Лестер; все гнутся друг к другу и джемуют вместе и хлещут потом в салун на Северной Кларк и хеповый ночноклуб, герои хипового поколенья. Мы с Коди прям там; он потеет, он хочет слышать джаз, он кивает и лупит рукой в руку, и подскакивает под этот бит. Они вкатываются в мелодию – «Айдахо». Негритянский альтовый старшеклассный широкозявленно-ротый Дворовоптицевый высокий пацан дует у них над головами в собственной своей думе, бездвиженный у себя на дудке, пальцующий, выпрямившись, идеалист, читающий Гомера и Птицу. Другой альт белобрысый женственный хипстер с Кёртис-стрит, Денвер, в красной рубашке, или с Южной Главной улицы, или с Маркета, или с Канала, или с Трамвая, он милый новый альт, дующий в ночи, что грядет, свой крошечный душераздирающий привет, прекраснейший и свистящий у него рог; он просто держал его, покуда ему не настал черед, и дунул дыханье легко, но полно мягким дыхом воздуха, наружу раздалась пронзительная тонкая жалоба, но совершенно смягченная Звуком, Новым Звуком, в – Божже праведный, чувак, миловиднейший —

КОДИ. Бассистом был рыжеголовый пацан, выглядевший совсем пропащим, он просто еб этот свой бас до смерти, рот его раззявился, бит бумкал

ДЖЕК. Барабанщик, с мягким балдежным самодовольным Райханализированным экстазом, жуя резинку, тряпичнокукольношеий, как все Райхиане, трепетал щетками по цветкам, фит чи чи, фит чи чи и держат бит; пианино роняло аккорды, как Вулфова лошадь, навозящая в парных Бруклинах зимней рани

КОДИ. Потом (оттого что я называл его Богом в Нью-Йорке) Джек сказал: «Смотри, вон Бог», и там в углу, бледная голова оперта на одну ладонь – Джордж Ширинг, слушая американские звуки, старые слоновьи уши, с нетерпеньем вознамеренный преобразить их к своему туманному примененью летненочи, Китсианин; а с ним венодыбящийся Дензил Бест, который, крахмальноворотничковый, сидит за своими барабанами, механича их, как студент юриспруденции («Когда он возбуждается, у него все вены дыбятся!» – орет Коди) – Джорджа молодые музыканты убеждают сыграть, что он и делает, газуя клуб после закрытия, что, при реве великого шикагского дня все еще открыт, девять, и все мы вывалились, спотыкаясь, наружу в драные американские взаправды из грезы джаза: все наши истины – в ночи, их можно отыскать лишь в ночи, на суше иль море. Молитесь за надежность рассудка; лишь в прошлом найдите оправдание самому себе; романтизируйте себя в но́чи. Что есть истина? Ни с каким другим существом не договориться, никогда. Коди так затерялся в своем частном – бытии – будь я Бог, у меня было б слово, Коди мне друг и обречен он так же, как обречен я. Что же нам делать? О Джек Дулуоз, что ж ты будешь делать? О Коди Помрей, расскажи мне тайны эт – чего именно? Коди Помрей, чего именно! спой мне песню о себе, растолкуй свою душу, почему ты умрешь, ты узнавал ли, заметь что-нибудь, оттрапезничай, прытко, помысли и замысли помолиться либо же войди в сие состоянье способности умереть сам собой без чужой помощи и в своем собственном пустом и невидящем потерянном взгляде в просторные огни внутри круглой складки в изгибистозной получасти верхнего узелкового утолщения мозга. Трубы не придают прошлому подлинности; рога не вернут тебе ощущение жизни в колыбельках не-смерти, кто учил тебя умирать?