Энрике Хиль-и-Карраско - Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании

– Дочь моя, – сказал дон Алонсо, – ты знаешь, что Господь отнял у нас твоих братьев и ты – единственная и последняя надежда нашего дома.

– Да, сеньор, – ответила донья Беатрис нежным, мелодичным голосом.

– Таким образом, твое положение, – продолжил отец, – обязывает тебя заботиться о чести нашего рода.

– Да, отец, и Бог свидетель, что ни на мгновение я не допускала мысли, которая не была бы преисполнена уважения к чести ваших седин и спокойствию моей матери.

– Иного я и не ожидал от человека, в венах которого течет моя кровь. Я хотел сказать тебе, что наступил момент, увенчавший самые страстные мои желания, когда я могу пожинать плоды своих усилий. Граф де Лемус, самый благородный и могущественный сеньор Галисии, пользующийся покровительством короля и в особенности инфанта дона Хуана, просил у меня твоей руки, и я дал ему согласие.

– Не тот ли это граф, – спросила донья Беатрис, – который после того, как получил от благородной королевы доньи Марии местечко Монфорте в Галисии, тут же покинул ее войско, чтобы встать под знамена инфанта дона Хуана?

– Тот самый, – ответил дон Алонсо, совсем не обрадованный вопросом дочери. – И что ты хочешь этим сказать?

– Возможно ли, чтобы мой отец выбрал мне в мужья человека, которого я не смогу не то что полюбить, но даже уважать.

– Дочь моя, – сдержанно ответил дон Алонсо, поскольку знал противника, с которым собирался иметь дело, и не хотел использовать силу, разве что в самом крайнем случае. – Во времена смут и междоусобиц нелегко пройти, не оступившись хотя бы раз, поскольку дорога полна ям и ухабов.

– Да, – ответила она, – дорога властолюбца всегда усеяна препятствиями и трудностями, а честная тропа рыцаря ровна и спокойна как луг. Граф де Лемус, несомненно, могущественен, и, хотя многие его боятся и ненавидят, я не слышала никого, кто говорил бы о нем с почтением и уважением.

Не зная, как парировать выпад дочери в адрес де Лемуса и его безграничного честолюбия, в гневе дон Алонсо забыл о своих былых намерениях и резко ответил:

– Ваша обязанность – молчать, повиноваться и принять в мужья того, кого выберет вам отец.

– Моя жизнь в ваших руках, и, если вы прикажете, я хоть завтра уйду в монастырь. Но я не могу стать женой графа де Лемуса.

– Что за страсти бушуют в вашей душе, донья Беатрис? – спросил отец, глядя на нее испытующим взглядом. – Вы любите сеньора де Бембибре? – внезапно спросил он.

– Да, отец мой, – искренне ответила она.

– Но разве я вам не сказал, чтобы вы с ним распрощались?

– Я с ним уже попрощалась.

– Почему же тогда не распрощалась с ним эта нелепая страсть в вашем сердце? Самое время вам задушить ее в себе.

– Если такова ваша воля, я задушу ее у подножия алтаря. Я выменяю на любовь небесного супруга любовь дона Альваро, который чистотой своей веры больше заслуживает Бога, чем меня, несчастную женщину. Я откажусь от всех своих мечтаний о счастье, но не забуду его в объятиях другого мужчины.

– Вы поедете в монастырь, – ответил дон Алонсо, вне себя от негодования, – но не для того, чтобы исполнить ваши безумные капризы или стать монахиней, на что вас толкает ваш мятежный характер, а чтобы в уединении, вдали от меня и вашей матери, научиться послушанию и уважению, с которым вы должны ко мне относиться.

Сказав это, разгневанный, дон Алонсо вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью, и оставил мать и дочь одних. Повинуясь внезапному порыву, они бросились в объятия друг друга. Донья Бланка тут же разразилась слезами, а донья Беатрис, преисполненная внутреннего мужества, с трудом их сдерживала. В благородных душах несправедливость пробуждает силы, о существовании которых они и не подозревали, и в тот момент девушка это прекрасно почувствовала. У нее было достаточно великодушия и уважения к своему отцу, чтобы не представлять все так, что она полюбила дона Альваро, поскольку изначально все склонялось к тому, что именно он станет мужем, выбранным для нее ее семьей. Но сам этот заговор молчания способствовал тому, чтобы она почувствовала себя оскорбленной до глубины души. Однако отчаяние ее матери, которая не переставала рыдать, крепко прижимая дочь к себе, надломило ее мужество.

– Доченька моя, доченька, – произнесла она, когда слезы наконец позволили ей говорить, – как ты осмелилась так перечить отцу, если никто не может выдержать даже его взгляд?

– Это, наверное, и говорит о том, что я его дочь, и унаследовала силу его характера.