Энрике Хиль-и-Карраско - Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании

Аббат посмотрел на него сурово и, не сказав ни слова, взял за руку и подвел к окну. Из окна виднелся живописный холм, его подножие, затененное сбегавшими к реке виноградниками, внушительный склон и вершина терялись в глубине синего неба. Его украшали античные руины, с одной стороны виднелись колонны, у большинства которых недоставало капителей, с другой стороны просматривались остатки фасадов каких-то зданий, заросших травой. Все это пространство было окружено стеной, по которой вились виноградная лоза и дикая ежевика. Когда-то это «сиротливое поле, затопленное грустью» [6] Строки из поэмы Родриго Каро (1573–1647) «Руинам Италики». было римским городом Бердигум.

Дон Альваро все это хорошо знал, но красноречивый жест аббата, когда тот встал перед этим примером суеты и тщеславия рода человеческого, заставил его смутиться и замолчать.

– Вглядитесь, – сказал монах, – посмотрите на одно из многочисленных грандиозных надгробий, где покоится прах этого великого народа. Они тоже в своей гордыне и несправедливости отвернулись от Бога, как ваши тамплиеры. Идите туда! Идите, как шел туда я в ночной тишине, и спросите эти руины о величии их господ, идите, но только ветра свист и волчий вой будут вам ответом.

Сеньор де Бембибре, до этого момента пребывавший в смятении, оказался сокрушен окончательно и не мог вымолвить ни слова.

– Сын мой, – добавил прелат, – подумайте об этом хорошенько и отрекитесь, пока еще не поздно. Бегите от этих несчастных не оглядываясь, как праведник Лот бежал из Гоморры.

– Как только я увижу то, о чем вы говорите, – ответил дон Альваро со спокойной решимостью, – тогда и последую вашему совету. Тамплиеры, возможно, иногда высокомерны и несдержанны, но это лишь потому, что несправедливость испортила их благородный характер. Они дадут ответ перед папой римским, и их безгрешность останется чиста как солнечный свет. Но в итоге, отец мой, увидев благородство моих намерений, сделаете ли вы что-либо для блага моей души и для доньи Беатрис, которую так любите?

– Ничего, – ответил монах, – я не буду способствовать укреплению храма гордыни и зла.

Тогда кабальеро поднялся и сказал:

– Вы свидетель того, что мне отрезаны все мирные пути. И дай бог, чтобы вам однажды не бросили это в лицо!

– Храни вас небо, добрый рыцарь, – ответил аббат, – и да прозреет ваша душа.

Затем он проводил дона Альваро во двор монастыря и, попрощавшись, вернулся в свою келью, где предался грустным размышлениям.

Дон Альваро, хотя и не питал больших иллюзий в отношении встречи с аббатом, результат, тем не менее, стал для него неожиданностью. Неисправима слабость бедного человеческого сердца, только неумолимая и холодная реальность может заставить его расстаться с надеждой – тем талисманом, что так облегчает и украшает жизнь. Магистр, со своей стороны, наоборот, предвидел такой исход, поскольку слишком хорошо знал глубину фанатизма, который в душе настоятеля Карраседо задушил все благородные чувства. Но, стремясь поднять дух своего племянника и подчиняясь великодушному порыву, который всегда склоняет души возвышенные к миру и согласию, он все-таки решился на этот шаг. Те же самые причины побудили его нанести визит сеньору де Арганса, хотя критическая ситуация, в которой находился орден, с одной стороны, и всем известное честолюбие дона Алонсо – с другой, должны были заставить его отказаться от этой попытки. Однако нежность старика к своему единственному родственнику порой граничила со слабостью, хотя внешне это проявлялось очень редко.

Итак, в тот день, о котором мы только что рассказали, он выехал из командорства Понферрада в сопровождении свиты и направился в Аргансу. Визит вышел мучительным и неловким, поскольку дон Алонсо, стремясь уйти от честного и искреннего объяснения ситуации, по поводу которой его и так мучила совесть, отгородился стеной холодной учтивости. Магистр убедился, что решение дона Алонсо неизменно, но, поскольку слишком ревностно относился к чести своего ордена и своему достоинству, чтобы опуститься до бесполезных просьб, попрощался с этим домом, порог которого он столько раз пересекал с душой, полной таких прекрасных намерений.

Как бы то ни было, сеньор де Арганса несколько встревожился, узнав о чувствах, которые испытывает дон Альваро к его дочери, что решил ускорить насколько это возможно брачный союз с графом, стремясь искоренить какое бы то ни было беспокойство. Он мало опасался сопротивления своей жены, поскольку привык к тому, что она постоянно подчиняется его решениям, но характер дочери, унаследовавшей немало его собственной твердости, вызывал у него некоторые опасения. Тем не менее, как человек благоразумный и энергичный, в достижении своей цели он рассчитывал как на отцовский авторитет, так и на свое влияние на дочь. Итак, однажды вечером, когда донья Беатрис сидела подле своей матери, вышивая покров для церкви, который собиралась подарить монастырю Вильябуэна, где в то время настоятельницей была ее тетка, в комнату вошел ее отец и сказал, что им необходимо обсудить важное дело. Донья Беатрис отложила работу и с почтительным вниманием приготовилась слушать. Черные, цвета эбенового дерева кудри, струившиеся вдоль ее лица, и тревога, прятавшаяся в глазах, делали ее лицо еще более интересным. В душе дона Алонсо шевельнулась гордость при виде того, как красива его дочь, в то время как на глазах доньи Бланки выступили слезы от мыслей, что эта красота и богатство, скорее всего, будут причиной ее постоянных несчастий.