Сельма Лагерлёф - Сказание о Йосте Берлинге

Неизвестно, чем бы кончилось дело. Рассвирепевший Ларссон мог и в самом деле бросить крошку-органиста в пролив. Но как раз в эту секунду на мосту появился Фукс. Завидев грозного майора, звонарь перепугался, отпустил Фабера и бросился бежать со всех ног.

Маленький Фабер повис у спасителя на шее и рассыпался в благодарностях. Майор аккуратно поставил органиста на доски моста и пожал плечами – не за что, мол, благодарить. А может быть, пожатие плеч значило совсем другое – майор сильно недолюбливал немцев после того, как во время померанской войны пережил осаду Путбуса на острове Рюген [15]. Никогда в жизни он не был так близок к голодной смерти, как тогда. Ну и немцы.

Фабер решил тут же бежать к исправнику Шарлингу и пожаловаться, что звонарь пытался его убить, но майор его разочаровал: в этой стране, сказал он, убить немца за преступление не считается. Это, конечно, было не так, но майор, как я уже сказала, сильно не любил немцев.

Тогда Фабер в порыве признательности пригласил майора домой на домашние свиные сосиски и кружку муммы [16].

Майор не хотел было идти, он торопился. Хотя что может быть лучше домашних немецких сосисок… К тому же его осенило: наверняка у органиста дома есть ключ от церкви.

Они поднялись по склону холма, где рядом с церковью жили и пастор, и звонарь. Здесь же стоял дом органиста.

– Прошу меня извинить, – непрерывно трещал Фабер, – прошу извинить, у нас с сестрой беспорядок, ужасный беспорядок. Дела были с утра. Резали петуха. Петуха резали.

– Большое дело! – буркнул майор. – Петух – зверь незначительный.

И почти сразу появилась маленькая девица Фабер с пенящейся брагой в глиняных кружках.

Все уже знают, что майор не баловал вниманием женский пол, но юная фрекен Фабер была так прелестна в чепчике и фартучке! Гладко причесанные светлые волосы, домотканое платье без единого пятнышка – майор не мог отвести глаз. Маленькие ручки так ловки и хлопотливы, круглое личико так розово, что майор Фукс даже крякнул от удовольствия. Если бы он увидел такую очаровательную крошку лет двадцать пять назад, тут же помчался бы делать предложение.

Но глаза заплаканные. Может быть, именно эти прозрачные от слез глаза и произвели на майора такое впечатление.

Мужчины ели и пили, а она беспрерывно сновала взад-вперед: то забирала посуду, то приносила еще сосисок, то подливала в кружки брагу. Потом спросила:

– А как брат распорядится поставить коров в сарае?

– Дюжина справа, чертова дюжина слева, – мгновенно ответил Фабер. – Тогда они бодаться не будут.

– Вот это да! – удивился майор. – У тебя столько коров, Фабер?

Но тут же выяснилось, что коров только две. Он просто называл их так: «Дюжина» и «Чертова дюжина». В разговоре и в самом деле можно было подумать, что у него двадцать пять коров. Целое стадо.

И еще майор узнал, что Фабер перестраивает хлев, так что коровы временно ночуют в дровяном сарае.

Девица Фабер вновь остановилась около брата:

– Плотник спрашивает, какой высоты хлев закладывать?

– Пусть коров померит, какого они роста. По коровам и хлев.

Хороший ответ, мысленно одобрил Фукс.

Слово за слово, спросил майор, отчего у сестры глаза заплаканы. Оттого, сказал Фабер, что я не позволяю выйти замуж за звонаря, мало того что нищего и бесприданника, да еще и в долгах по уши. Вот она и плачет с утра до ночи.

От этих слов и частично от выпитой браги майор погрузился в глубокую задумчивость. Он пил кружку за кружкой, ел сосиску за сосиской и, похоже, сам того не замечал. Фабер уже начал вздрагивать, когда майор тянулся за очередной сосиской. Но странно – чем больше майор пил, тем яснее становилась голова.

Он твердо решил помочь несчастной девице Фабер. Но при этом не забывал и о главной цели своего визита – то и дело искоса поглядывал на большую связку ключей на гвозде у двери. В конце концов Фабер, вынужденный пить вместе с майором, уронил голову на стол и захрапел.

Майор потряс его за плечо, убедился, что органист спит, схватил ключи и шапку и вышел прочь.

Через минуту он уже вскарабкался по узкой крутой лестнице в звонницу. Колокола нависли над ним, разинув пасти от удивления. Еще больше они, должно быть, удивились, когда он начал скрести напильником самый большой колокол – как вы помните, для заговоренной пули нужна колокольная медь. Достал горелку, начал лихорадочно рыться в сумке и обозвал себя болваном. Он забыл главное! Он забыл серебро. Без серебра никакой силы в пуле не будет. Какая неудача! Так замечательно совпало – и новолуние, и четверг, и удалось незамеченным проникнуть в башню, – и все пошло прахом.