Сельма Лагерлёф - Сказание о Йосте Берлинге

Почему не бродишь ты с кавалерами? Наверное, только смерть оторвет тебя от твоего любимого секретера, ты равнодушен к уловкам и приманкам жизни.

Дядюшка Эберхард подводит жирную черту под последней строчкой. Из бесчисленных ящичков своего секретера достает он пожелтевшие листы – заметки и мысли, маленькие кирпичики в огромном здании труда его жизни, труда, который сделает имя Эберхарда Берггрена бессмертным. Он просматривает записи, тихо восторгается собственной мудростью, и как раз в этот момент открывается дверь и во флигеле появляется молодая графиня.

Это она, молодая властительница старых сердец! Она, которую они обожают и стараются поддержать, как старики обожают и поддерживают первого внука. Она, которую они нашли больной и нищей и теперь наперебой старались чем-то ее обрадовать, как король из сказки, нашедший в лесу бедную и голодную красавицу и окруживший ее королевскими почестями. В ее честь играют валторны и флейты. В ее честь обитатели огромного поместья Экебю делают все, что, как им кажется, может ее развеселить.

Графиня выздоровела, хотя еще очень слаба. Она слонялась по поместью и соскучилась – кавалеры уехали на прогулку. И решила тайно посетить флигель кавалеров, посмотреть, как они живут, – столько слухов ходит по округе!

Она вошла, обвела взглядом беленые стены. Посмотрела на желтые полосатые занавески, закрывающие спальные ниши, и так смутилась, что покраснела до корней волос. Она ошиблась – флигель не был пуст.

Дядюшка Эберхард торжественно подошел к ней, предложил руку и провел к секретеру, где лежала кипа исписанной бумаги.

– Я окончил свой труд, – сказал он торжественно. – Теперь мир должен узнать о нем. Предстоят великие события.

– А что именно предстоит, дядюшка Эберхард?

– О, графиня! Это будет как молния, а молния, как вы знаете, не только освещает мир, но иногда и убивает. С тех самых пор, как Моисей в сверкании молний и под раскаты грома получил из рук Иеговы заповеди и поместил их в дорожный ковчег, с тех пор, как старый Иегова решил, что дело сделано, – с тех самых пор никто не ставил под сомнение его могущество. Но теперь люди увидят, кто он есть на самом деле, этот воображаемый Иегова. Ничто, пустота, пар от чайника, мертворожденное дитя нашего воображения. С ним покончено! – кровожадно воскликнул старый Эберхард и положил ладонь на свою рукопись. – Когда люди это прочтут, они осознают свою глупость. Они распилят кресты на дрова, в церквах устроят амбары, а пасторы будут пахать землю, как и все остальные.

Графиня вздрогнула:

– Что вы такое говорите, дядюшка Эберхард? Неужели вы такой страшный человек? И обо всех этих ужасах написано в вашем труде… в вашей рукописи?

– Ужасы? – повторил Эберхард. – Что ж, если правда для людей ужасна, пусть будут ужасы. Но правда от этого не перестанет быть правдой. Мы похожи на младенцев. Те, завидев незнакомца, прячут лицо в юбки матери. Правда – вечный незнакомец, мы привыкли играть с правдой в прятки, но от правды не спрячешься. Настал час – она откроется всем людям на земле, станет частью нашей жизни.

– Всем людям?

– Конечно всем! Не только философам, а всем! Понимаете, графиня, всем и каждому!

– И значит, Иегове конец?

– И Иегове! – с энтузиазмом подтвердил дядюшка Эберхард. – И ангелам, и святым, и дьяволам, и всей лжи – конец!

– А кто же будет управлять миром?

– Уж не верит ли графиня, что миром кто-то управляет? Неужели графиня верит, что кто-то там определяет, как прыгать воробью и кому когда облысеть? Никто миром не управляет и не будет управлять.

– А что же будет с нами, с людьми?

– С нами будет то же самое, что и было со всеми до нас. Превратимся в прах. Наша жизнь – горение. Мы сгораем, а то, что уже сгорело, гореть не может. Это и есть смерть. Мы – сухие щепки, мы сгораем в пламени жизни. А искра проскакивает от одного к другому. Человек воспламеняется, горит – и гаснет. Это закон жизни.

– О, дядюшка Эберхард! А как же духовная жизнь?

– Нет такой.

– И даже по ту сторону могилы?

– И по ту. Тоже нет.

– Значит, нет добра, нет зла, нет цели, нет надежды?

– Нет, – дядюшка Эберхард был неумолим, – ничего этого нет.

Молодая графиня подошла к окну и посмотрела на желтые осенние листья, кружащиеся над поздними георгинами и астрами, понурившимися на сломанных осенними ветрами стеблях. Стальная вода, тяжелые тучи над головой..

А может, он и прав, подумала она. Может, и в самом деле ничего этого нет.