Эрнест Хемингуэй - Пятая колонна. Рассказы

Филип. А к завтраку нам будут подавать «Континентал дейли мейл» и бриоши со свежим клубничным джемом?

Дороти. Будет aufs au jambon [18] Яичница с ветчиной ( фр. ). , дорогой, а ты, если хочешь, можешь подписаться на «Морнинг пост». И все будут говорить нам: Messieur-Dame [19] Господин, госпожа ( фр. ). .

Филип. «Морнинг пост» только что прекратили публиковать.

Дороти. Ах, Филип, с тобой очень трудно. Я придумала нам такую счастливую жизнь. Неужели ты не хочешь детей? Они могли бы играть в Люксембургском саду, гонять обруч, пускать кораблики…

Филип. А ты бы им показывала на карте – нет, лучше на глобусе… Мальчика назовем Дереком; я просто не знаю более противного имени. «Смотри, Дерек, – скажешь ты, – вот это Хуанпу [20] Река в Китае. . Внимательно следи за пальцем, и я покажу тебе, где сейчас наш папуля». – «Хорошо, мамуля, – ответит Дерек. – А я его когда-нибудь видел?»

Дороти. Ах, нет же. Все будет иначе. Мы поселимся в каком-нибудь прелестном местечке, ты начнешь писать…

Филип. Что?

Дороти. Да что угодно. Романы, статьи; может, книгу о войне.

Филип. Милая получится книжка. Особенно если с этими… знаешь… с иллюстрациями.

Дороти. Или ты бы мог поднабраться знаний и написать книгу о политике. На них всегда отличный спрос, мне так говорили.

Филип( звонит в колокольчик ). Могу себе представить.

Дороти. А мог бы поднабраться знаний и написать книгу о диалектике. На рынке всегда найдется место для новой книги о диалектике.

Филип. Да неужто?

Дороти. Но, дорогой мой Филип, начинать нужно прямо здесь и сейчас. Найди себе стоящее занятие и оставь этот непутевый образ жизни.

Филип. Я читал в одной книжке, но все не имел возможности убедиться… Правда, что каждая американка, проникшись к мужчине чувствами, первым делом пытается заставить его от чего-нибудь отказаться? Попойки бросить или там сигареты «Виргиния», гетры, охоту, еще какой-нибудь вздор?

Дороти. Нет, Филип. Дело в тебе, ты бы для всякой женщины оказался твердым орешком.

Филип. Надеюсь, что так.

Дороти. И я вообще не хочу, чтобы ты от чего-то отказывался. Наоборот, я хочу, чтобы ты за что-нибудь взялся.

Филип. Хорошо. ( Целует ее. ) Обязательно. Ты пока завтракай. Мне нужно вернуться к себе и кое-кому позвонить.

Дороти. Филип, не уходи.

Филип. Я мигом обернусь, дорогая. И буду страшно серьезным.

Дороти. Знаешь, что ты сейчас сказал?

Филип. Конечно.

Дороти( просияв от счастья ). Ты сказал: «дорогая».

Филип. Я знал, что это болезнь, но не подозревал, что заразная. Прости меня, милая .

Дороти. «Милая» – тоже прелестное слово.

Филип. Итак, до свидания… э-э… любимая.

Дороти. «Любимая»? О, дорогой !

Филип. До свиданья, товарищ.

Дороти. «Товарищ»? Ты только что говорил: «дорогая»!

Филип. Да, «товарищ» – слово серьезное. Не стоит им просто так разбрасываться. Забираю назад.

Дороти( восторженно ). Ой, Филип, у тебя развиваются навыки дипломата!

Филип. Боже – ну, или кто там – меня упаси!

Дороти. Не кощунствуй. Еще накличешь беду.

Филип( торопливо, довольно мрачно ). До свиданья, дорогая-любимая-милая .

Дороти. «Товарищем» больше не называешь?

Филип( в дверях ). Нет. Видишь ли, у меня развиваются навыки дипломата.

Уходит в соседнюю комнату.

Дороти( звонит Петре. Говорит с ней, сидя на постели и удобно откинувшись на подушки. ) Ах, Петра, он просто душка – такой резвый, игривый! Но вот беда: не хочет ничем заниматься. Он якобы должен писать для какой-то дурацкой газеты в Лондоне, но люди из цензуры поговаривают, что он туда ничего не посылает. Филип для меня – глоток свежего воздуха после Престона с его вечными рассказами о жене и детях. Ну и пусть себе возвращается к ним, раз уж прямо жить без них не может. Спорим, что не вернется? Ох уж эти женатики-отцы военного времени. Сначала подбивают клинья, а едва затащат тебя в постель, как начинают клевать тебе мозг разговорами о жене и детях. То есть именно что «клевать». Не знаю даже, как это я столько терпела. Вдобавок Престон такой мрачный. Только и повторяет, что город падет, и глаз не сводит с карты. Очень раздражает, когда мужчина весь день пялится на карту. Отвратительная привычка, правда, Петра?