Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

– Да, Хью, я похож на maman .

– А Элли… похожа на тебя, – сказал Хью.

– И на maman Отилию, только в худшем исполнении; по крайней мере, maman , я так от многих слышала, – тихо сказала Элли и обняла свекровь; ей тоже было грустно, она думала о господине Такме, и о Стейне, и о бедном Лоте…

Вдруг сверху донесся звонок, дважды повторенный: вызов компаньонки.

– Тетушка Тереза наверху? – спросила Элли.

– Я ее еще не видела, – ответила Отилия. – Но что же там такое случилось…

– Боже мой, боже мой! – воскликнула Анна, появляясь в дверях кухни и отгоняя кошку. – Наверняка это опять странности у мефрау… с ней же, знаете, бывает… что она видит… Что-то …

Но компаньонка поспешно спускалась вниз по лестнице…

– По-моему… мефрау умирает! – сказала она бледными губами. – Пойду позвоню от соседей… врачу.

– Оставайтесь здесь! – сказал Лот. – Я сам схожу.

Он быстро надел шляпу и ушел. По дому пронеслась волна ужаса. Отилия, Элли, компаньонка и Анна бросились наверх.

– Подожди внизу, Хью, – сказала Отилия.

Хью кивнул.

Оставшись в гостиной один, он сел на стул, принялся подбрасывать и ловить свое кепи… размышляя о том, что от бабушки его мать большого наследства не получит…

Имущества у нее всего ничего, а то, что есть, поделят на всех ее многочисленных детей. Хью закурил и, когда Лот вернулся, открыл ему дверь, за что Анна потом была ему очень благодарна.

Лот тоже поднялся наверх.

В спальне – ради свежего воздуха раздвижная дверь между комнатами была открыта, так что спальня и гостиная, где grand-maman столько лет сидела у окна, стали единым помещением – витал отчетливо уловимый страх. Maman Отилия не могла сдержать рыданий. Как все неожиданно, приговаривала она. Но на самом деле так не думала…

У постели стояла тетушка Тереза.

Лоту, когда он вошел, померещилось, будто это стоит сама grand-maman , только менее состарившаяся…

Тетушка Тереза поздоровалась с Лотом своими темно-карими креольскими глазами с грустным выражением. Рука указала на постель.

Там лежала grand-maman, она была в сознании. Она умирала медленно, без агонии, словно угасала свеча.

Только дыхание было ускоренное, затрудненное…

Она знала, что вокруг нее дети, но кто именно, не разбирала.

Все они были ее дети, она знала… А потом вспомнила, что тут находится и Тереза, приехавшая из Парижа; grand-maman была ей за это благодарна…

Рука чуть шевельнулась на одеяле, и grand-maman выговорила со стоном:

– Тереза… Тереза…

– Мама…

– Тереза… Тереза… молись…

И сама сложила руки для молитвы.

Тереза Ван дер Стаф встала на колени рядом с кроватью. Принялась молиться. Она молилась очень долго; grand-maman со сложенными руками лежала и медленно умирала, долго-долго, но спокойно… Отилия-дочь плакала в объятиях Лота… Внизу позвонили в дверь.

– Спасибо господину Хюго! – прошептала Анна.

Хью открыл дверь. Это пришел доктор Тиленс, но уже ничего нельзя было сделать. Grand-maman ничем не была больна, в ней просто догорал огонь. После того как ей сообщили о смерти Рулофса, после того как она увидела тень Такмы, она уже не вставала и с благодарностью приняла последнюю в своей жизни радость: неожиданное появление у ее постели дочери Терезы. О смерти Такмы ей не рассказали, но это было и не нужно: она увидела его в его кресле, и она знала… Grand-maman прекрасно помнила, что Тереза перешла в католическую веру и что она сама когда-то мечтала об отпущении грехов, об утешении в молитве, о том, чтобы святые препроводили ее душу к престолу Господа Бога и Девы Марии… И теперь она просила Терезу молиться, молиться за старую мать… Она, мать, не знала, что Тереза знает ; она давным-давно забыла о той горячке, когда бредила у Терезы на руках… И сейчас, умирая, была благодарна Богу за то, что Он всегда был к ней добр, хоть душа ее и грешна, потому что никто… никто не знал . Никто, никто никогда не узнал… Ее дети ни о чем не узнали. Наказание она приняла: ее мучили угрызения совести, которые она носила внутри себя всю свою долгую, слишком долгую жизнь. Наказание она приняла: ее мучил страх при виде его призрака, встающего из лужи крови в углу ее комнаты, по несколько раз в год, в углу рядом с этажеркой… О, наказание она приняла… Но Господь Бог все же был добр к ней: никто, никто не узнал, никто, никто не знает и не узнает никогда… И вот она умирает, сложив руки, а Тереза, знающая, что и как надо делать, молится за нее…