– Но тетушка Тереза…
– Ты все-таки хочешь к ней сходить… Давай лучше не пойдем. Она тоже состарилась, и какое ей до нас дело… Мы еще молодые… Правда ведь, я, твой пресыщенный впечатлениями муженек, еще молодой? Ты ведь не считаешь меня старым? В Италии мы будем наслаждаться красотой вместе…
– Но там все уж точно давно состарилось.
– Так состарилось, что дальше уже некуда… Там уже все миновало. Там уже все – Прошлое. Но это Прошлое можно обозреть, оно мертвое, и красивое, и спокойное. Такая старина меня не огорчает. Что меня огорчает, так это старые люди с их давними делами, которые еще живы и еще не нашли упокоения, и уходят в прошлое так медленно-медленно… А мертвое и изумительно-красивое Прошлое, как в Италии, меня не огорчает, а, наоборот, успокаивает, я восхищаюсь тем, что некогда было красивым и живым, а теперь остается красивым в смерти. Париж огорчает меня, потому что город умирает, как и вся Франция, а Рим делает меня счастливым: город, который я вижу, уже умер, а я чувствую себя молодым и полным жизни и эгоистично радуюсь этому, одновременно восхищаясь мертвой и спокойной красотой.
– Вот, значит, о чем будет твое следующее эссе.
– Негодница. Если будешь обвинять меня в сочинении эссе, когда я просто разговариваю… то мне придется зашить себе рот.
– Не сердись… Но как насчет тетушки Терезы…
– Давай не пойдем! Но… похоже, сам черт против меня! Фу-ты ну-ты, какой Париж маленький город!.. Не город, а дыра!
– Что такое, Лот?
– Вон идет Тео! Тео ван дер Стаф!
– Сын тетушки Терезы?
– Да, Тео… Здравствуй, Тео… Как забавно, что мы встретились…
– Я и не знал, что вы в Париже. В свадебном путешествии?
Это был невысокий полный мужчина лет сорока с лишним, с круглым лицом, на котором сверкали маленькие глазки, глядевшие с почти нескрываемым любопытством на Элли – молодую женщину, вышедшую замуж лишь несколько дней назад… Окружавший его ореол любви к телесным удовольствиям создавал ощущение тепла и радости, казалось, он сейчас пригласит вас в хороший ресторан, чтобы вместе вкусно поесть, а потом вместе уйти. Долгие годы жизни за границей придали его по-голландски плотной фигуре элегантность, что порождало чуть комичный эффект, потому что при всем своем светском лоске он все равно оставался немного слоном. Но уши у него были как у сатира, глаза сверкали, когда он улыбался, бросались в глаза его полные губы, как у человека с примесью тропической крови, и между губами блестели мелкие, хорошо ухоженные зубы. Если мимо него проходила женщина, он тотчас же мысленно раздевал ее и на секунду задумывался.
– Мы как раз разговаривали о твоей maman , Тео… Как удивительно, что мы с тобой встретились, – повторил Лот.
– Я каждое утро гуляю по бульварам, так что совершенно естественно, что мы встретились. Рад возможности поздравить вас. Maman ? Думаю, с ней все в порядке.
– Ты с ней давно не виделся?
– С неделю… Вы к ней собираетесь? С удовольствием сопровожу вас… А потом вместе пообедаем… как следует в Париже, или я буду третьим лишним…? Не буду? Тогда позвольте вас пригласить… Не в большой ресторан, про которые все знают, а в такой, куда вас могу сводить только я… Небольшой, но кухня изысканная… Фирменное блюдо – homard à l'américaine [23] – пальчики оближешь! – и он поцеловал кончики своих толстых пальцев. – Вы хотите прямо сейчас поехать к maman ? Отлично, тогда возьмем экипаж, потому что она живет очень далеко…
Он подозвал извозчика и сказал адрес:
– Cent-vingt-cinq, Rue Madame [24] …
Тео галантно помог сначала Элли сесть в экипаж, затем Лоту, внутри уступил им хорошие места, сам сел на неудобную низенькую скамеечку, так что одна его нога стояла на ступеньке экипажа… С безразличием спросил о гаагской родне – как о чужих людях, с которыми ему доводилось раньше видеться. На Rue Madame извозчик остановился у ограды из высоких прутьев, за которой находился дощатый забор, так что заглянуть внутрь было невозможно.
– Это монастырь, где она живет, – сказал Тео.
Они высадились, и Тео позвонил в ворота. Дверь открыла монашка; она провела их по двору, приговаривая, что madame ван дер Стаф дома. Монастырь принадлежал сестрам Непорочного зачатия Богоматери Лурдской, и тетушка Тереза вместе с еще несколькими пожилыми благочестивыми дамами жила там в пансионе. Сестра провела гостей в маленькую приемную на первом этаже и подняла жалюзи. На каминной полке между двумя свечами стоял скульптурный образ Девы Марии; канапе и немногочисленные стулья были накрыты белыми чехлами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу