Джером Сэлинджер - Ловец на хлебном поле

– Холден, мо-мальчик! – говорит. – Боже праведный, да он еще на двадцать дюймов подрос. Прекрасно, что зашел.

– Вы как, мистер Антолини? Как миссис Антолини?

– Мы оба просто отпад. Давай-ка сюда куртку. – Снял с меня куртку и повесил. – Я рассчитывал увидеть у тебя на руках новорожденного. Некуда податься. Снег на ресницах. – Иногда он вполне себе остряк. Повернулся и орет в кухню: – Лиллиан! Как там у нас с кофе? – Лиллиан – это миссис Антолини так зовут.

– Все готово, – орет она в ответ. – Это Холден? Привет, Холден!

– Здрасьте, миссис Антолини!

Там у них всегда орать надо. Потому что оба никогда в одной комнате одновременно не сидят. Умора такая.

– Садись, Холден, – говорит мистер Антолини. Сразу видать, он уже слегка под градусом. В комнате такой вид, точно у них тут балёха только что была. Везде стаканы, тарелки с орешками. – Прошу простить за антураж помещения, – говорит. – Мы принимали друзей миссис Антолини из города Бизон, Южная Дакота… Те еще бизоны вообще-то.

Я посмеялся, а миссис Антолини заорала мне чего-то из кухни, только я не расслышал.

– Что она сказала? – спрашиваю у мистера Антолини.

– Говорит, чтоб ты на нее не смотрел, когда выйдет. Она только что из люльки. Закуривай. Ты же теперь куришь?

– Спасибо, – говорю. Взял сигу из шкатулки, что он мне протянул. – Иногда. Я умеренный курильщик.

– Кто спорит, – говорит. И дал мне прикурить от такой здоровой зажигалки со стола. – Ну. Вы с Пенси больше не связаны узами, – говорит. Он всегда так излагает. Иногда сильно меня веселит, иногда нет. У него с этим как бы самую малость перебор. Не в том смысле, что он не остроумный или как-то – он да, – только иногда ужасно достает, если кто-то все время говорит чего-нибудь вроде «Так вы с Пенси больше не связаны узами». Д.Б. с таким тоже иногда перебирает. – Из-за чего? – спрашивает мистер Антолини. – Как с английским? Потому что, если ты, ас сочинений, провалил английский, я покажу тебе на дверь – и хмыкнуть не успеешь.

– Ой, английский я сдал нормально. Там больше литра́. Я за весь семестр где-то два сочинения всего написал, – говорю. – Я навыки речи завалил. Там такой обязательный предмет ввели – навыки речи. Вот его я завалил.

– Почему?

– Ох, да фиг знает. – Не сильно мне в жиляк во все это пускаться. У меня еще как-то кружилось все или еще чего-то, и вдруг ни с того ни с сего башка разболелась. По-честному. Но видно, что ему интересно, поэтому я ему чутка рассказал. – Это такой предмет, там все пацаны в классе должны встать и речугу толкнуть. Ну, понимаете? Экспромтом и всяко-разно. А если пацан вообще куда-то в сторону съехал, надо ему орать: «Отвлекаешься!» – как можно быстрей. Я там чуть башкой не двинулся. Поставили «оч. пл.».

– Почему?

– Ох, да фиг знает. Все эти «отвлечения» меня достали. Не знаю. У меня засада в том, что мне в струю , когда кто-то с темы съезжает. Так интересней и всяко-разно.

– Тебе все равно, если кто-то говорит не по делу, когда тебе что-то сообщает?

– Ну вот еще! Нет, мне нравится, когда говорят по делу и всяко-разно. Только чтоб не слишком по делу. Фиг знает. Наверно, не нравится, если кто-то все время по делу говорит. Лучшие оценки по навыкам речи ставили как раз тем пацанам, которые всегда по делу говорят, куда деваться. Но там один был такой, этот Ричард Кинселла. Он не сильно по делу говорил, и ему вечно орали «отвлекаешься». Жуть просто, потому что он, во-первых, такой дерганый весь – в смысле, неслабо нервный, – и у него губы все время дрожали, как ему речугу толкать, а слышно его вообще почти не было, если на задней парте сидишь. А как губы у него чутка трястись перестанут, так мне его речи больше всех были в жилу. Только предмет он все равно, считайте, завалил. Получил «плохо с плюсом», потому что ему все время орали «отвлекаешься». Например, толкал речь про ферму, которую его предок в Вермонте купил. Так ему всю дорогу орали «отвлекаешься», а препод этот, мистер Винсон, поставил ему за нее «плохо», потому что Кинселла не сказал, какие животные и овощи, и прочая хрень на той ферме росли и всяко-разно. А он чего делал, этот Ричард Кинселла – он начинал про эту фигню рассказывать, а потом ни с того ни с сего давай про это письмо, которое его мама от его дяди получила, и как у его дяди был полиомиелит и всяко-разно, когда ему сорок два года стукнуло, и как он никому не давал к нему в больницу приходить, потому что не хотел, чтоб его видели в корсете. С фермой не очень связано, никуда не денешься, но было-то нормально . Нормально же, когда тебе про дядю рассказывают. Особенно если начинают с предковской фермы, а потом вдруг дядя становится интересней. В смысле, гнусно же орать ему все время «отвлекаешься», если он такой нормальный и волнуется… Фиг знает. Трудно объяснить. – Да, в общем, и не в жилу. Во-первых, ни с того ни с сего башка жуть как разболелась. Хоть бы, ей-богу, миссис Антолини скорей кофе принесла. Меня вот чего, на хер, достает иногда – в смысле, когда кто-то говорит , что кофе готов, а он нет.