Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Роберта стояла у мольберта в центре большой, мрачноватой и погруженной в вечный хаос комнаты, которую она делила с Луизой уже восемь месяцев, с того дня, когда обе впервые очутились в Париже. Ей нужно было расписать холст для оформления витрины парижского магазина, избежав при этом влияния Шагала, Пикассо и Хуана Миро, влияния, накатывавшего волнами, в зависимости от настроения. Роберте было всего девятнадцать; обеспокоенная своей обостренной восприимчивостью к чужим стилям, она пыталась заставить себя вообще не смотреть на шедевры.

По-лебединому взмахнув руками, Луиза поднялась и стала с наслаждением облизывать вымазанные кремом пальцы. Затем подошла к окну, распахнула его и с шумом втянула в себя влажный воздух парижской зимы.

— Меня волнует твое здоровье, — сказала она. — Готова поспорить, если провести серьезное исследование, то окажется, что половина художников умерли от силикоза.

— Силикоз — болезнь шахтеров. Ее вызывает пыль, а в красках никакой пыли нет. — Роберта медленно водила кистью по холсту.

— Я бы подождала результатов исследования, — не уступила Луиза, высовываясь в окно: что творится там, на улице, тремя этажами ниже? — А он был бы очень даже ничего, если бы только догадался подстричься.

— У него великолепные волосы, — ответила Роберта, неимоверным усилием воли заставив себя оставаться на месте — ей тоже хотелось броситься к окну. — А потом, так сейчас ходят все парни.

— Все парни… — буркнула Луиза. Будучи на год старше подруги, она имела на своем счету два романа с французами. Оба, по ее словам, привели к катастрофическим последствиям. Последние дни Луиза была полна желчного скептицизма. — Пойдешь сегодня к нему?

— В четыре. Он обещал сводить меня на Правый берег. — Устремленный на холст взгляд Роберты сделался рассеянным: зная о том, что Ги где-то совсем рядом, работать она уже не могла.

— Сейчас всего половина, — бросив взгляд на циферблат часов, усмехнулась Луиза. — Какая преданность!

Звучавшая в голосе ирония настораживала, но Роберта не знала, что этому противопоставить. Почему бы Луизе не побеспокоиться о себе самой? Мысль о Ги разогревала кровь, возбуждала; Роберта начала мыть кисти: писать в таком состоянии все равно было невозможно.

— Что он делает? — стараясь говорить небрежно, спросила она.

— С интересом разглядывает витрину мясной лавки. У них сегодня фирменный товар. Ромштексы. По семьсот пятьдесят франков за килограмм.

Роберта ощутила легкий укол разочарования. Уж если Ги здесь, то ему следовало бы — с интересом или без такового — смотреть на ее окно.

— То, что мадам Раффат запрещает приводить сюда гостей, совершенно невыносимо, — сказала она.

Мадам Раффат, их квартирная хозяйка, жила за стеной. Это была низенькая, полная дама, любившая немыслимо тесные пояса и лифчики. Она имела отвратительную привычку без стука врываться к ним в комнату и бросать по сторонам быстрые, недоверчивые взгляды, опасаясь, по всей видимости, увидеть пятна на выцветшем и уже покрытом разводами грязи дамаске, которым были обтянуты стены, либо — о ужас! — тайком проведенного молодого человека.

— Она знает, что делает, — заметила сидевшая на подоконнике Луиза. — Мадам Раффат живет в Париже уже пятьдесят лет и хорошо знает французов. Пусти француза за порог, и ты от него не избавишься, пока новая война не грянет.

— Ох, Луиза, ну откуда в тебе такая… такое разочарование?

— Оттуда. Я действительно разочарована. И ты тоже разочаруешься, если пойдешь по этой дорожке дальше.

— Ни по какой дорожке я не иду.

— Ха!

— Что значит «ха»?

Утруждать себя объяснениями Луиза не стала. Неодобрительно сморщив носик, она вновь выглянула в окно.

— Сколько, он говорит, ему лет?

— Двадцать один год.

— Уже взбирался на тебя?

— Нет, конечно.

— Тогда ему точно не двадцать один. — Луиза слезла с подоконника и вновь опустилась на пол у книжного шкафа, вернувшись к Гекльберри и последнему эклеру.

— Послушай, Луиза, — внушительно и строго, как ей казалось, проговорила Роберта, — я не сую нос в твою жизнь и была бы очень признательна, если бы ты не вмешивалась в мою.

— Мне просто хочется, чтобы ты извлекла уроки из моего опыта, — сладким, замешенным на креме голосом отозвалась Луиза. — Из моего печального опыта. К тому же я обещала твоей матери, что буду присматривать за тобой.

— Будь добра, забудь о своем обещании. Я и во Францию-то приехала в первую очередь для того, чтобы сбежать от матери.