Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Вновь принесли виски. Анна улыбалась. В баре становилось все сумрачнее. Розмари сожалела о том, что Берт в Афинах. Танки на улицах, комендантский час, люди, дрожащие под дулом автомата, нервные солдаты, которые едва ли поймут шутки английского гея. Напирай на жалость, дорогуша.

Они перешли Сену по мосту. Реку, текущую средь монументов. Париж — Библия в камне. Виктор Гюго. Такси едва не размазало их по мостовой.

— Sales cons! [255] Кретины! ( фр .) — крикнул таксист.

— Ta gueule! [256] Заткни пасть! ( фр .) — ответил Гаррисон, выйдя из образа английского джентльмена.

Анна улыбнулась.

— Улицы полны опасности. — Гаррисон взял ее под локоть. — Один мой приятель, француз, случайно зацепил другой автомобиль на маленькой улочке неподалеку от Оперы. Так второй водитель, разъяренный как бык, выскочил из кабины, ударил его один раз и убил. На глазах у жены. Оказался каратистом.

Анна улыбнулась:

— В Варшаве все гораздо хуже.

Она сидела в Варшаве в тюрьме. Всего сорок восемь часов, но в тюрьме. Они уже пришли в ресторан, однако за столик не сели, коротая время в баре. Американец все не появлялся. Маленький ресторанчик находился недалеко от Елисейских полей. Народу было немного. Одинокие мужчины читали газеты. На первой полосе одной из них два полных джентльмена средних лет тыкали друг в друга рапирами. Утром состоялась дуэль между двумя членами парламента. Пролилась кровь. Несколько капель. Царапина на руке. Жаждущий сатисфакции ее получил. Французы.

— Мне тогда было только шестнадцать, — говорила Анна. — Меня пригласили на вечеринку. К итальянскому дипломату. Меня часто приглашали иностранцы, потому что я свободно говорю на нескольких языках. — В наше время такие, как Анна, всегда в цене. — Я до сих пор пью только фруктовый сок. Всех поляков, присутствовавших на вечеринке, арестовали.

— Encore trois whiskeys, Jean [257] Еще три порции виски, Жан ( фр .). , — обратился к бармену Гаррисон.

— Дипломат вывозил из Польши произведения искусства. Контрабандой. Был тонким ценителем живописи. Полиция допрашивала меня в маленькой комнатке десять часов подряд. Они хотели знать, как я помогала ему и сколько мне за это платили. Меня обвиняли и в шпионаже. Я только плакала. Потому что ничего не знала. Когда меня приглашали на вечеринку, я не отказывалась. Девушке не положено отказываться, если ее приглашают. Я хотела к маме, но полицейские заявили, что оставят меня в тюрьме и я буду сидеть там, пока во всем не признаюсь, а они никому не сообщат, где я нахожусь. А если ничего не скажу, то останусь в тюрьме навсегда. — Анна улыбнулась. — Меня посадили в камеру к двум женщинам. Проституткам. У них каждое второе слово было ругательством. Они смеялись над моими слезами, а я плакала и плакала, не могла остановиться. Эти женщины сидели в тюрьме уже три месяца и не знали, когда их выпустят. Они ужасно хотели мужчину. «Три месяца без мужчины — это ад», — говорили они. Из ткани, перекрутив ее, они сделали… — она замялась, не находя нужного слова, — такую штучку, похожую на половой орган мужчины.

— Пенис, — подсказал Гаррисон.

— Они ублажали им друг друга, — продолжила Анна. — Потом захотели испробовать его на мне. Я закричала, пришел охранник, а они рассмеялись. Сказали, что через три месяца я буду умолять их дать мне эту штучку. — Она улыбалась, потягивая виски. — На следующий вечер меня выпустили. Предупредили, что я никому не должна говорить, где была. А теперь я в Париже, хочу выйти замуж за американца и жить в Америке.

И тут же в ресторан вошел американец. В сопровождении молодого, кровь с молоком, англичанина, словно сошедшего со страниц романа Грэма Грина «Конец пути». Американец представился: Кэррол. Кожаный пиджак, черная водолазка, длинное, мрачное, очень загорелое лицо. Он работал фотографом в большом информационном агентстве и только что вернулся из Вьетнама. А опоздал потому, что дожидался, пока привезут отснятые им фотографии. Но так и не дождался. Англичанин работал на Би-би-си и держался очень скромно. Американец поцеловал Анну, по-братски. На желающего вступить в фиктивный брак он никак не тянул.

Вновь подали виски. Розмари так и сияла. А молодой англичанин краснел всякий раз, когда она замечала, что он смотрит на нее. Да, все это куда лучше, чем одной торчать в номере отеля, где лампы такие тусклые, что даже нельзя читать.

— Тюрьма — высшее из испытаний, — говорил Гаррисон. Рассказ Анны пробудил в нем воспоминания о былом. Он провел три года в японском концентрационном лагере. — Вот где проверяется характер. Даже непосредственное участие в боевых действиях не идет ни в какое сравнение с тюрьмой.