Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

И вправду порывается бежать.

Однако одумывается: уходить-то никак нельзя! Надо торчать здесь, иначе и пять сотен уплывут мимо кармана! Ясно же: от сопляков он свои денежки никогда не получит, стало быть, надо хотя бы эти пять сотен спасти!

Совершенно опустошенный жгучей яростью, он заходит в маленькое кафе и оттуда звонит комиссару Эшериху. Потом возвращается на свой наблюдательный пост и нетерпеливо ждет Эшериха. Ах, как же ему грустно! Столько усилий – и всё без толку, всё против него! Другие за что ни возьмутся – и во всем удача, к примеру, хоть Энно этот, мелкая сошка, а ведь и бабу с большими деньгами заполучил, и отличный магазинчик или вот на лошадь поставил – и выигрыш в кармане… А он! Чем бы ни занялся, все псу под хвост. Сколько сил на эту Хеберле положил, радовался, что в кармане завелось маленько деньжат, – и на тебе, их уже как не бывало! Давешний Розентальшин браслет – тю-тю! Ловкий взлом, целый магазин белья – тю-тю! За что ни возьмется, все ни к черту, все наперекосяк.

Неудачник, вот я кто! – с горечью говорит себе Баркхаузен. Хоть бы комиссар на пять сотенных раскошелился! А Куно я в порошок сотру! Выдеру и без жратвы оставлю, пока не сдохнет! Попомнит он меня!

По телефону Баркхаузен сказал комиссару, чтобы тот сразу привез деньги.

«Посмотрим!» – ответил комиссар.

Что он имел в виду? Тоже решил обвести меня вокруг пальца?.. Да быть такого не может!

Да, во всей этой истории у него один интерес – деньги. Вот получит их – сразу смоется, а с Энно будь что будет! Энно его больше не интересует! Может, тогда и впрямь махнуть в Мюнхен? Здесь-то совершенно невмоготу! Сил нет тут торчать. Куно съездил ему по морде и стырил деньги – родной сын! Слыханное ли дело!

Да, права Хеберле: он поедет в Мюнхен. Коли Эшерих привезет денежки, иначе билет купить не на что. Но чтоб комиссар не сдержал слово, быть такого не может! Или?

Телефонный звонок Баркхаузена с сообщением, что он выследил Энно Клуге в Западном Берлине, поверг комиссара Эшериха в изрядное замешательство. Он невольно ответил: «Да, выезжаю! Скоро буду!» – и уже собрался выходить, когда его опять одолели сомнения.

Да, конечно, теперь этот малый, которого он так мечтал изловить, за которым столько дней охотился, считай, у него в руках. Осталось только взять его под стражу – и дело в шляпе. Во время напряженных, нетерпеливых розысков он постоянно думал о той минуте, когда схватит его, и усиленно отметал всякую мысль о том, что делать с арестантом дальше.

Но теперь… Теперь этот вопрос встал во весь рост: что, собственно, делать с Энно? Он же знал, прекрасно знал: Энно Клуге открыток не писал, это ясно как божий день. В ходе поисков комиссару удавалось затуманить себе мозги, он даже рассуждал с ассистентом Шрёдером о том, что Клуге наверняка и в других делишках замешан.

Именно что в других, но не в этом, открытки писал не он! Не он! Если арестовать его, привезти сюда, на Принц-Альбрехтштрассе, то обергруппенфюрера уже не остановишь, он сам допросит Клуге, а тогда все раскроется, не насчет открыток, но насчет хитростью полученной подписи под протоколом, вот то-то и оно! Нет, привозить Клуге сюда нельзя ни под каким видом!

Но и оставлять Клуге на свободе нельзя, даже под постоянным наблюдением, на это Пралль нипочем не согласится. И морочить шефа долго не получится, даже если пока умолчать, что Клуге найден. Раз-другой Пралль уже недвусмысленно намекал, что передаст дело Домового в другие руки, кому-нибудь поэнергичнее! Этак опозориться комиссару никак нельзя – вдобавок он увлекся этим делом, оно стало для него важным.

Эшерих сидит за письменным столом, смотрит в пространство, покусывает свои разлюбезные песочные усы. Черт, полный тупик, думает он. И я сам себя туда загнал! Что ни сделай, все неправильно, а сидеть сложа руки тем более! Окаянный тупик!

Он сидит, ломает голову. Время идет, а комиссар Эшерих все сидит и размышляет. Баркхаузен – да пошел он к черту, этот Баркхаузен! Пускай торчит там и следит за домом! Времени у него пруд пруди! И если он проворонит Энно, комиссар все кишки из него вытрясет! Пять сотен марок, прямо сейчас! Фиг ему с маслом, а не пять сотен! Этот Энно со всеми потрохами, сотня таких Энно не стоят пятисот марок! По морде он съездит этому кретину Баркхаузену! Комиссару начхать на Клуге, ему нужен автор открыток!

Однако, продолжая молча сидеть за столом, комиссар все-таки меняет свой взгляд на Баркхаузена. Во всяком случае, встает, идет в кассу. Берет там пятьсот марок («расписку потом»), возвращается в кабинет. Он собирался ехать на Ансбахерштрассе на служебном автомобиле и взять с собой двоих сотрудников, но теперь дает отбой – ни машина, ни люди ему не нужны.