Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Над палубой, по которой были раскиданы рабочие инструменты и детали механизмов, показались голова и плечи: механик чинил двигатель. Услыхав наши шаги, он обеспокоенно поднял голову. Его запачканное лицо с заостренным подбородком и светлыми усиками показалось мне усталым и изможденным в зеленоватой тени громадного дерева, раскинувшего свои ветви над пришвартованным возле самого берега катером. К моему удивлению, Гарри Джи назвал его Крокодилом – в той самодовольной и насмешливо-издевательской манере, что так свойственна людям этой милейшей породы.

«Ну чего, Крокодил, работа спорится?»

Мне следовало упомянуть, что любезный Гарри, понабравшись в какой-то колонии французских словечек, произносил их, неестественно чеканя каждый звук, как будто хотел поиздеваться над языком. Мужчина на катере тотчас же отозвался приятным голосом. Его глаза были влажными, взгляд мягким, между тонкими, бескровными губами сверкнули ослепительно-белые зубы. Управляющий повернулся ко мне и очень весело и громко объявил:

«Я зову его Крокодилом, потому что полжизни он проводит в реке, а другую половину – на суше. Земноводное – понимаешь? Кроме крокодилов, на острове больше нет земноводных; выходит, он – один из них, верно? Но на самом деле он – un citoyen anarchiste de Barcelone».

«Гражданин анархист из Барселоны?» – тупо повторил я, глядя на механика. Тот вернулся к работе в машинном отделении и, согнувшись, встал к нам спиной. Несмотря на это, я отчетливо услышал, как он возразил:

«Я даже по-испански не говорю».

«Ты что? Смеешь отрицать, что ты из тех краев?» – свирепо набросился на него достопочтенный управляющий.

Выронив гаечный ключ, механик выпрямился и в упор посмотрел на нас. Он весь дрожал.

«Я ничего не отрицаю, ничего!» – повторял он взволнованно.

Он поднял гаечный ключ и снова взялся за работу, не обращая на нас внимания. Понаблюдав за ним около минуты, мы ушли.

«Он действительно анархист?» – спросил я, когда он уже не мог нас слышать.

«Меня не волнует, кто он такой, – ответил весельчак из B. O. S. Co. – Я дал ему это прозвище исключительно ради удобства. Так лучше для компании!»

«Для компании?» – воскликнул я, резко остановившись.

«Ха!» – ликование читалось на его безусом лице с приплюснутым, как у мопса, носом. Он широко расставил худые длинные ноги и пустился в объяснения: «Ты удивлен? Для компании я обязан делать все, что в моих силах. Расходы – бешеные. Суди сам, наш агент в Орте сообщает, что компания тратит пятьдесят тысяч фунтов на рекламу по всему миру! Надо ж показать товар лицом – как тут сэкономишь? Нет, ты послушай. Когда я вступил в должность, в хозяйстве не было даже катера. Уж как я его выпрашивал, в каждом письме напоминал, и получил-таки, наконец. А вот механик, которого они прислали, продержался всего два месяца, потом пришвартовал катер в Орте и сбежал. Нашел себе местечко посытнее на лесопилке, вверх по реке, – да и черт с ним. Но с тех самых пор – одна и та же песня. Любой проходимец, будь то шотландец или янки, гораздый величать себя механиком, поступает на восемнадцать фунтов в месяц, а потом, глядишь, его и след простыл. Хорошо, если не сломал ничего напоследок. Слово даю, ко мне приходили наниматься такие типы, что не могли отличить котла от топки. А этот парень свое дело знает, и я не собираюсь его отпускать. Ясно?»

Чтобы усилить впечатление от своей тирады, он даже легонько толкнул меня в грудь. Я, однако, научился не обращать внимания на своеобразные манеры Гарри Джи и хотел лишь узнать, с какой стати он решил, что механик анархист.

«Да ладно, – ухмыльнулся управляющий. – Представь, вдруг ты видишь, как среди прибрежных кустов крадется босой бродяга. А меньше чем в миле от острова полная шхуна черномазых спешит уйти подальше в море. Не с неба же он свалился? А ему неоткуда больше взяться – либо с неба, либо из Кайенны. Меня не проведешь. Я как только эту подозрительную игру заметил, сразу сказал себе: беглый каторжник. Для меня это было так же очевидно, как то, что ты сейчас стоишь передо мной. Вот я и пришпорил прямо на него. Он продержался чуток на песчаном выступе, выкрикивая „Monsieur! Monsieur! Arrêtez!“, но в последний момент сорвался и побежал сломя голову.

А я про себя говорю: „Э, брат, я тебе рога-то пообломаю“. И тут же припустил за ним, преграждая все пути к бегству. Постепенно оттесняя к морю, я в конце концов настиг его на отмели. Он стоял по щиколотку в воде, а за ним только море да небо. Мой конь бил песок копытом и тряс головой в ярде от него.