Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

«Я рад, что ты чувствуешь это… необычайно рад… ты это почувствовала как раз вовремя. Ты же не можешь не понимать…» – он неожиданно запнулся.

«Да… я понимаю», – пролепетала она.

«Еще бы, – сказал он, глядя на ковер и говоря так, будто размышлял о чем-то другом. Затем он поднял голову: – Не могу поверить… даже после такого… после такого… что ты совершенно… совершенно другая… не такая, как я думал. Для меня… это что-то немыслимое».

«И для меня», – выдохнула она.

«Сейчас – понятно, – ответил он. – А сегодня утром? А завтра?.. Вот что бывает…»

Он вздрогнул, как будто осознав смысл своих слов, и резко оборвал себя. Казалось, что любая цепь рассуждений приводит его в царство беспросветной, неисправимой глупости, вызывает воспоминания о таких вещах и страх перед такими силами, о которых лучше не знать вовсе. Он быстро добавил:

«Положение у меня очень болезненное, затруднительное… Я чувствую…»

Он пристально смотрел на нее со страдальческим видом, как будто страшно угнетенный внезапной неспособностью выражать свои потаенные мысли.

«Я готова уйти, – сказала она очень тихо. – Нужно было лишиться всего… чтобы понять… чтобы узнать…»

Ее подбородок упал на грудь, она вздохнула и затихла. Он нетерпеливого поднял руку в знак согласия.

«Конечно! Конечно! Это все очень хорошо… конечно. Лишилась – да! Но только в нравственном плане лишилась… только в нравственном… это если я тебе поверю…»

Внезапно вскочив, она его напугала.

«Да верю я, верю», – сказал он поспешно, и она села так же неожиданно, как и поднялась. Он продолжил снулым голосом:

«Я так страдал и все еще страдаю. Тебе не понять, как сильно. Так сильно, что когда ты предлагаешь разойтись, я почти готов… Но нет. Есть долг. Ты позабыла о долге, я же никогда не забывал. Клянусь небесами, никогда. Но в подобных отвратительных обстоятельствах суждения людей утрачивают твердость – по крайней мере на некоторое время. Понимаешь, мы с тобой – во всяком случае для меня – мы с тобой – едины перед лицом всего мира. Так и должно быть. А мир прав – в главном, это точно, иначе он не мог бы, не мог бы стать таким, какой он есть. И мы – часть этого мира. У нас есть долг перед людьми нашего круга, которые не желали бы… Не желали… Э-э».

Он запнулся. Она смотрела на него во все глаза, чуть приоткрыв рот. Он снова забормотал.

«Боль… негодование… Еще и поймут неправильно. Я уже и так настрадался. Но если не было ничего непоправимого, как ты уверяешь… Тогда…»

«Алван!» – вскричала она.

«Что?» – спросил он мрачно. Он некоторое время угрюмо вглядывался в нее, как смотрят на руины, на разрушения, оставленные стихией.

«Тогда, – продолжил он после краткой паузы, – наилучшим будет… наилучшим для нас… для всех… да… самым безболезненным, самым бескорыстным…»

Его голос дрогнул, и дальше она уже могла расслышать только отдельные слова.

«Долг… бремя… мы сами… молчание».

Затем наступила полная тишина.

«Это я взываю к твоему благоразумию, – сказал он неожиданно извиняющимся тоном, – не говоря уже обо всем прочем: будь снисходительна и помоги мне хоть как-то с этим примириться. Без всяких утаиваний, сама понимаешь. Снисхождение! Ты не можешь отрицать, что меня жестоко обидели, и… после всего… мои чувства заслуживают…»

Он замолчал в тревожном ожидании ее ответа.

«Мне скрывать нечего, – сказала она с горечью. – Чего уж тут… Я вдруг поняла, что зашла слишком далеко и вернулась обратно… – В ее глазах на мгновение промелькнуло презрение. – К тому… к тому, что ты предлагаешь. Видишь, мне… мне теперь можно доверять».

Каждое слово он слушал с глубоким вниманием и, когда она замолчала, будто бы ждал продолжения.

«Больше тебе нечего сказать?» – спросил он.

Его тон встревожил ее, и она едва слышно ответила:

«Я говорю правду. Что мне еще сказать?»

«К черту! Ты могла сказать что-нибудь человеческое, – выпалил он. – Дело не в правдивости, дело в бесстыдстве – если хочешь знать. Ты ничем не показала, что осознаешь свое положение, и мое… мое тоже. Ни слова признательности – ни сожаления, ни раскаяния, ни… вообще ничего».

«Слова!» – прошептала она с таким выражением, что он разозлился и топнул ногой.

«Это неслыханно! – воскликнул он. – Слова? Да, слова. Слова что-то значат. Определенно, во всем этом адском наигрыше есть какой-то смысл. Слова имеют значение – для меня, для тебя, для всех. А как же ты выражала, черт подери, свои чувства – чувства, – ха! – которые заставили тебя забыть супруга, долг, стыд!»