Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Выйдя за дверь, я почувствовал себя совершенно обессиленным, выжатым как лимон. Я остановился у стеклянной клетки привратника, чтобы взять свою шляпу и дать ему шиллинг на чай, он сказал:

«Я уже решил, что вы никогда оттуда не выйдете».

«Долго я там просидел?» – уточнил я слабым голосом.

Он вытащил часы.

«Он продержал вас почти три часа, сэр. Насколько мне известно, так долго еще никому отвечать не приходилось».

И только выйдя на улицу, я почувствовал облегчение. А поскольку всякое человеческое животное старается избегать перемен и пасует перед неизвестностью, я сказал себе, что если в будущем мне придется отвечать тому же экзаменатору, я возражать не стану. Однако, когда пришло время следующего испытания, привратник отвел меня в другую комнату, с уже привычными атрибутами моделей кораблей и снастей, сигнальными знаками на стене, длинным столом, устланным официальными бланками, на краю которого была закреплена неоснащенная мачта. Внешность единственного обитателя этой комнаты была мне незнакома, чего не сказать о его репутации, которая была просто отвратительной. Маленький и коренастый, насколько я мог судить, облаченный в старую коричневую визитку, он сидел, опираясь на локоть, прикрыв рукой глаза и повернувшись полубоком к стулу, расположенному с другой стороны стола и предназначенному для меня. Он был неподвижен и восседал таинственно, отчужденно, загадочно, с какой-то, пожалуй, даже скорбью в позе, подобно статуе на надгробии Джулиано (насколько я помню) Медичи работы Микеланджело, разве что красавцем назвать его было сложно. Начал он с того, что попытался заставить меня говорить чепуху. Но я был предупрежден об этой его дьявольской манере и возражал уверенно и твердо. Через некоторое время он отступился. Пока все шло хорошо. Но его неподвижность, упертый в стол полный локоть, резкий, унылый голос, полуприкрытое повернутое в профиль лицо становились все более и более выразительными. Еще секунду он сохранял многозначительное молчание, после чего, поместив меня на судно таких-то габаритов, находящееся в море в таких-то широтах, в такой-то сезон, при таких-то погодных условиях и т. д. – все очень ясно и точно, – приказал мне выполнить некий маневр. Не успел я выполнить его и наполовину, как он нанес судну некоторые повреждения. Как только я преодолел эту сложность, он учинил еще одну каверзу, а когда я справился и с этой, расположил прямо по курсу еще один корабль, создав тем самым весьма опасную ситуацию. Изобретательность, с которой он обрушивал на меня все новые беды, меня даже несколько раздосадовала.

«Я бы не оказался в таком переплете, – беззлобно предположил я. – Я б уже заметил этот корабль».

Он даже не пошевелился.

«А вот не заметил. Туман густой».

«А-а-а! Я ж не знал», – безучастно отозвался я.

Полагаю, в конце концов мне удалось вполне правдоподобно предотвратить столкновение, и ужасное испытание продолжалось. Стоит упомянуть, что маршрут поставленного передо мной задания пролегал, как я понял, из Южной Америки в Европу – такого перехода я не пожелал бы и злейшему врагу. А мое гипотетическое судно как будто подверглось самому могущественному проклятию. Нет толку вдаваться в подробности бесконечных злоключений; достаточно сказать, что задолго до конца испытаний я понял, что представься мне возможность пересесть на «Летучий голландец», я бы с радостью ей воспользовался. Наконец, он запихнул меня в Северное (по моим расчетам) море и заставил идти к подветренному (вероятно, голландскому) берегу в бухту через обширные песчаные отмели. Расстояние восемь миль. Это свидетельство его непримиримой враждебности на полминуты лишило меня дара речи.

«Ну-с», – сказал он. До этого момента мы шли весьма ловко.

«Мне надо немного подумать, сэр».

«Времени на размышление у вас совсем немного», – язвительно пробормотал он из-под руки.

«Да, сэр, – сказал я с некоторой даже теплотой. – На борту и впрямь думать некогда. Но судно уже побывало в таких передрягах, что я уже и не припомню, что от него осталось».

Все еще наполовину отвернувшись и пряча взгляд, он вдруг проворчал:

«Вы пока хорошо справлялись».

«На носу у меня два якоря, сэр?» – спросил я.

«Да».

Я приготовился спустить оба якоря наиболее целесообразным способом, чтобы дать кораблю последнюю надежду на спасение, как вдруг его дьявольский механизм проверки на находчивость запустился вновь.

«Но якорная цепь осталась только одна. Вторая ушла на дно».