Роберт Стивенсон: Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда

И снова перед его умственным взором четко, как на транспаранте, прошли странные условия завещания.

По счастливой случайности две недели спустя доктор давал один из своих веселых обедов, на который созвал пять-шесть закадычных друзей – людей умных, почтенных и к тому же знатоков хорошего вина. Мистер Аттерсон нарочно остался после ухода других гостей. В этом не было ничего необычного, так часто случалось и раньше. Там, где Аттерсона любили, его любили от всей души. Хозяевам было приятно задержать у себя этого сухого юриста, когда остальные беспечные и болтливые гости уже стояли одной ногой на пороге. Приятно было, перед тем как остаться в одиночестве, посидеть в обществе тактичного человека, чье содержательное молчание отрезвляло и успокаивало после напряженности и возбуждения веселых часов. Доктор Джекил не представлял исключения из общего правила. Он сидел теперь по другую сторону камина – крупный, статный, моложавый человек лет пятидесяти, с некоторой хитрецой, пожалуй, но, безусловно, умный и добрый. И сразу было видно по его лицу, что он питает к мистеру Аттерсону искреннюю и горячую привязанность.

– Я все хочу поговорить с вами, Джекил, – начал адвокат. – Вы помните свое завещание?

Внимательный наблюдатель сообразил бы, что тема была неприятна доктору. Однако он и бровью не повел.

– Бедный Аттерсон, – сказал он, – беда вам с таким клиентом. Зачем вы принимаете так близко к сердцу мое завещание? Вот еще Лэньон, этакий книжный педант, – тот ужасно огорчается из-за моих, по его выражению, научных ересей. Впрочем, вам нечего хмуриться, я сам знаю, он парень хороший, прекрасный парень, и мне хотелось бы видеться с ним почаще. Но все-таки он книжный педант, невежественный, крикливый педант. Ни в ком еще я так не разочаровывался, как в Лэньоне.

– Вы знаете, мне оно никогда не нравилось, – безжалостно гнул свое Аттерсон, не обращая внимания на новый поворот разговора.

– Мое завещание? Да, разумеется, я помню, – сказал доктор уже более резко. – Вы мне говорили.

– Ну, так я вам это говорю снова, – сказал адвокат. – Я узнал кое-что о молодом Хайде.

Большое красивое лицо доктора Джекила вдруг побледнело, у него даже губы побелели и вокруг глаз легли тени.

– Дальше я и слушать не хочу, – прервал он. – Мы, кажется, уговорились больше не поднимать этого вопроса.

– То, что я слышал, отвратительно, – сказал Аттерсон.

– Это дела не меняет. Вы не понимаете, в каком я положении, – довольно бессвязно заговорил доктор. – Мне так трудно, Аттерсон. У меня очень странное положение, очень странное. Тут разговорами не поможешь.

– Джекил, – сказал Аттерсон, – вы меня знаете: мне можно довериться. Выкладывайте мне все по секрету; я уверен, что помогу вам выкрутиться.

– Дорогой Аттерсон, – сказал доктор, – вы очень добры, вы удивительно добры, не знаю, как и благодарить вас. Я вполне верю вам. Я бы вам доверился скорее, чем кому-либо на свете, скорее, чем самому себе, если бы мне приходилось выбирать. Но тут совсем не то, что вам представляется. Вовсе не то. И чтобы успокоить ваше доброе сердце, скажу вам лишь одно: я могу отделаться от мистера Хайда, когда захочу. Клянусь, это так. Благодарю вас еще и еще раз. Добавлю к этому – я знаю, вы не рассердитесь на меня, Аттерсон, – это дело касается меня одного, не будем его трогать, прошу вас.

Аттерсон немного подумал, глядя в огонь.

– Вы, без сомнения, совершенно правы, – наконец сказал он, поднимаясь.

– Но если уж мы говорим об этом, и, надеюсь, в последний раз, – продолжал доктор, – то я хотел бы заметить вам еще вот что: я действительно принимаю очень, очень большое участие в бедном Хайде. Я знаю, вы видели его, он мне говорил. Боюсь, он был груб. Но я и вправду принимаю очень, очень большое участие в этом молодом человеке. И когда меня не станет, Аттерсон, пообещайте мне ладить с ним и поддерживать его права. Я думаю, вы поступили бы так, если б знали все. Вы снимете у меня камень с души, если дадите мне такое обещание.

– Не думаю, чтобы я мог подружиться с ним, – сказал адвокат.

– Я этого не прошу, – настаивал Джекил, кладя руку на плечо Аттерсона, – я прошу только справедливости. Я прошу только помочь ему ради меня, когда меня не будет на свете.

Аттерсон не мог подавить вздоха.

– Хорошо, – сказал он, – я обещаю.

Почти через год, в октябре 18… года, весь Лондон потрясло известие о чрезвычайно жестоком убийстве, привлекшем особое внимание из-за высокого положения жертвы. Подробности были скудны и поразительны. Девушка служанка, жившая в доме неподалеку от реки, около одиннадцати часов вечера отправилась спать к себе наверх. Хотя в предрассветные часы город заволокло туманом, первая половина этой ночи была безоблачная, и переулок, на который выходило окно служанки, ярко освещала полная луна. Девушка, вероятно, отличалась романтическими склонностями, ибо она уселась на своем сундучке, стоявшем у самого окна, и погрузилась в мечтания. Никогда (говорила она потом, рассказывая об этом случае и обливаясь слезами), никогда еще она не была так миролюбиво настроена, никогда с такой теплотой не думала о людях. Сидя у окна, она вдруг заметила подходившего по переулку к ее дому старого красивого седовласого джентльмена и шедшего к нему навстречу другого, очень маленького джентльмена, на которого она сначала почти не обратила внимания. Когда они сошлись близко – это случилось под самым ее окном, – старик весьма любезно и учтиво, с поклоном обратился к прохожему. В том, что он сказал, не было как будто ничего важного. Пожалуй, судя по его жесту, он просто расспрашивал о дороге. Луна, когда он заговорил, освещала его, и девушка с удовольствием рассматривала его лицо. Оно дышало какой-то простодушной старомодной добротой и мягкостью, но в то же время выражало нечто вроде вполне заслуженного чувства собственного достоинства. Тут ее взгляд перешел на другого человека, и она с удивлением признала в нем некоего мистера Хайда, заходившего однажды к ее хозяевам и вызвавшего ее неприязнь. Он держал в руке тяжелую палку и поигрывал ею, но не отвечал ни слова и, казалось, слушал старика с враждебным нетерпением. Затем неожиданно он с бешеным гневом затопал ногами и вообще, по описанию служанки, повел себя как сумасшедший. Старый джентльмен отступил на шаг, очевидно очень удивленный и даже оскорбленный. Тогда мистер Хайд совсем вышел из себя и ударом палки свалил его на землю. В следующее мгновение он с обезьяньей яростью стал топтать свою жертву ногами и обрушил на нее град ударов, под которыми трещали кости, а тело так и подскакивало на мостовой. Увидев и услышав все это, служанка от ужаса потеряла сознание.