Арне Гарборг - Усталые люди

Она так старалась дать понять мне, что эта… ну, одним словом, эта возня со мной… что это «единственное, что есть у ней в жизни», «единственное, что занимает ее»…

Но вот тут-то опять и затруднение: если-бы была она влюблена, то, конечно, не сказала-бы этого.

Глупости. Старый, тщеславный малый, будь покоен, с этой стороны не грозит тебе никакой опасности. Глупо только, что она рискует таким образом очутиться у всех на языке, т. е. глупость-то вся в том, что эти сплетни будут до такой степени лишены всякого основания (Позднейш. примеч. ага!)…

В сущности это через-чур уж смешно… проводить таким образом время и быть «товарищами» с молодой, красивою девушкой; мужчина во мне даже несколько пристыжен этим. Можно было-бы лучше воспользоваться временем.

(Ага!)

Подумайте только: не сделать даже и попытки ввести те более интимные отношения, которые одни только и возможны и естественны между женщиной и мужчиной! Собственно даже и не желать этого! Это смешно; это даже неприлично. Она просто-таки должна презирать меня.

А тем временем я успел уже прослыть самым отчаянным волокитой, а она, может быть, прослывет вскоре… и за нечто другое.

Это не годится. Или вперед, или назад, – так-же это прямой идиотизм. Но первого я не хочу и не могу; даже если бы я сам и рискнул на это, то она-то не из таких; она оказывает мне такое безусловное, товарищеское доверие, которое положительно обезоруживает. В таком случае – другое: покончить. Кетати-же, я действительно начинаю интересоваться ею несколько более, чем это может быть прилично такому почтенному холостяку и департаментскому чиновнику;: этого не должно допускать; это безразсудно.

Конец этой главе!

Берген 20-го июля.

Разумеется, никакого окончания главы не последовало. Я не мог действовать, не принимая её во внимание, не мог порвать сразу; в этой истории мне надо было сойти со сцены постепенно, изящно и незаметно; и так я и сделал. Для этого я воспользовался «каникулами», как поводом, сел на пароход и уехал.

Теперь я брожу здесь, по Бергену. Безо всякого заметного волнения, по прошествии многих долгих лет вновь увидал я старые места. Ничего не ощутил я, кроме некоторого равнодушного недоумения, – неужели здесь все так неинтересно, ничтожно? И вдруг мне стало ясно, что я сам не знал, что буду я делать в городе, где фрекен Гольмсен не совершает вечерних прогулок.

Влюблен?! В 199-й раз? О, нет, до этого еще не дошло. Только несколько сентиментально настроен. Вся моя «влюбленность» исчерпывается лишь каким-то ощущением неудобства, когда её нет около меня. Будь она здесь, я готов был-бы уступить ее хоть черту… т. е., разумеется, с оговоркой.

Итак, брожу я здесь и слоняюсь по упомянутым уже пустырям, и ничего не вижу. Даже ничего не чувствую. Ничего, кроме некоторой пустоты и тревоги в душе: неужели наступит-таки когда-нибудь конец этим трем неделям? Принимая в соображение, что сутки равняются 24 часам, И минутам и 56,56 секундам, на это, как кажется, мало надежды. Чтобы убить время, я гуляю, катаюсь лод парусами; рассчитываю даже проехаться в Гардангер. «Люди» везде есть на земле, что-же касается до семьи, то я, слава Богу, из безродных и вообще не имею родственников.

Итак, тянет меня в Христианию вовсе не ради неё; от неё я положительно намерен «отвыкнуть», клянусь Богом! Но тем не менее я скучаю по городе, – прямо по местности. Мне недостает Гранда и Гравезена и вообще возможного там доступа к городской жизни на европейский лад (здесь решительно ничего нет); мне недостает даже Георга Ионатана с его бургундским… даже вдобавок ко всему, я, кажется, с удовольствием встретил-бы и его общественный переворот.

Я скучаю… это верно. Скучаю, скучаю! В Христиании я тоже кончу тем, что соскучусь, но тем не менее, тем не менее…

Всего смешнее то, что я время от времени вдруг начинаю ревновать. Теперь, разумеется, она уже подцепила там кого-нибудь другого. Она в том возрасте, когда девушки не желают уже терять времени. Мало того: я вижу его, это почти через-чур миловидное личико с почти через-чур непокорно рассыпающимися локонами и почти через-чур притягивающими глазами… В следующий-же раз я встречу ее под-руку с ним, в полном созерцании его мудрости. Но что-же мне-то до этого за дело? А между тем это все-таки сердит меня.

…Да, да; это нетолько забава. В конце-концов она будет счастлива, уедет с тем или другим за море и спокойно проживет свою жизнь, между тем, как я останусь один слоняться по этой ледяной пустыне, мерзнуть и чахнуть, чтобы, наконец, одиноко умереть в какой-нибудь канаве в то время, как вороны и другие черные птицы усядутся кругом и примутся точить свои клювы.