Жозе Эса де Кейрош - Преступление отца Амаро

– Я знаю, кто распускает про меня эти слухи, – волновался Брито. – Это подлец – Кумиадский помещик. Он злится на меня за то, что тот не провел его в депутаты на последних выборах. Подождите, переломаю я ребра этому негодяю. – Глаза его налились кровью, и он повторял, потрясая кулаками: – Переломаю я ему ребра…

– Ну, полно. Нечего так волноваться, Брито, – успокоивал его Натарио.

Этот помещик в Кумиаде находился в то время в оппозиции и располагал на выборах двумя стами голосов. Священники заговорили об избирательной кампании. Все они, кроме отца Амаро, умели, как выражался Натарио, «состряпать депутата». Каждый стал рассказывать о своих подвигах на этом поприще.

Отец Натарио сообщил, что доставил на последних выборах восемьдесят голосов кандидату правительства.

– Чорт возьми! – воскликнули остальные.

– И знаете каким путем? Я устроил чудо.

– Как так?

– Я уговорился с одним миссионером, и накануне выборов в нашем приходе были получены письма с неба за подписью Пресвятой Богородицы, в которых требовалось, под угрозой наказания свыше, голосовать за правительственного кандидата. Тонко задумано, неправда-ли?

– Гениально, – согласились все.

Один Амаро был поражен этим откровением.

– Исповедь – тоже прекрасное орудие в наших руках. – продолжал Натарио. – Фут мы действуем через женщин, но зато наверняка. Из исповеди можно извлекать огромную пользу.

– Но ведь исповедь – настолько серьезный акт, что, по-моему, она не должна служить делу выборов, – сказал Амаро тоном убеждения.

У отца Натарио, сильно разгоряченного от вина и обеда, вырвались неосторожные слова.

Неужели же вы принимаете исповедь в серьез, отец Амаро?

Эти слова вызвали всеобщее изумление.

– Как? Вы спрашиваете, принимаю ли я исповедь в серьез? – закричал Амаро, уставившись на него в ужасе.

– Что вы, Натарио? Что вы, побойтесь Бога! – накинулись на него остальные.

Натарио стал выпутываться из неловкого положения.

– Постойте, выслушайте меня. Я вовсе не хочу сказать, что исповедь – ерунда. Слава Богу, я не франкмасон. Смысл моих слов тот, что исповедь есть лишь средство знать, что происходит в приходе, и направлять стадо прихожан в ту или иную сторону. И раз это служить Богу, то это хорошее орудие… Вот что, значит, я хочу сказать: что исповедь – хорошее оружие в наших руках. Понимаете ли?

– Ну, нет, Натарио, ну, нет, что вы говорите, полно! – закричали священники.

Натарио рассердился.

– Так неужели вы хотите убедить меня в том, что мы действительно облечены от Бога властью отпускать грехи? – закричал он гневно.

– Конечно, безусловно!

– Quorum remiseris peccata, remittuntur eis, – сказал каноник Диас, уплетая бобы. – Такова формула. А формула это все мой дорогой.

– Исповедь, по-моему – самое существенное в нашей деятельности, – заявил Амаро тоном ученика. – Почитайте Святого Игнатия, почитайте Святого Фому.

– Хорошо, так я попрошу вас ответить мне на один вопрос, – закричал Натарио в бешенстве. – Вот вы, например, сытно позавтракали, напились кофе, выкурили сигару и уселись после этого исповедовать кого-нибудь. Ваши мысли заняты в это время семейными или денежными делами, у вас болит голова или живот… И вы воображаете, что можете отпускать грехи, как сам Бог?

Этот довод поразил всех присутствующих.

Каноник Диас положил вилку, поднял руки кверху и воскликнул с комичною торжественностью.

– Hereticus est! Он – еретик.

– Hereticus est! Это и мое мнение, – проговорил отец Амаро.

В это время Гертруда подала на стол блюдо сладкого рису.

– Ну, ну, довольно об этом, господа, – сказал осторожный аббат, пользуясь удобным случаем переменить разговор. – Попробуйте-ка лучше моего рису. Гертрудушка, дай сюда еще графинчик портвейна.

Но Натарио не мот успокоиться и продолжал убеждать Амаро в своей правоте.

– Отпускать грехи значит являть людям милость Божию. А это присуще лишь самому Богу…

– Я могу выставит против этого два возражения, – закричал Амаро, торжественно поднимая палец.

– Ну, ну, успокойтесь-же, господа, – уговаривал их аббат искренно огорченным тоном, – откушайте-ка лучше рису. Вот и винцо 1815 года. Такое не каждый день пьешь.

Гости полюбовались сверкавшим в хрустальных рюмках портвейном и уселись поудобнее в обитых кожею креслах. Начались тосты. Первый был провозглашен за аббата. Он пробормотал несколько слов благодарности и чуть не расплакался от удовольствия.

– За Его Святейшество папу Пия IX! – закричал Либаниньо, поднимая стакан. – За несчастного мученика.