Наоми Френкель - Дети

За окнами резко и долго засвистел ветер, и приятная леность разлилась по всему телу Беллы. Краем уха слушает она болтовню – Барбары. Тянет Беллу к мягкой подушке.

– Открой рот пошире, госпожа Белла, – в голосе Барбары смесь праздничности и строгости, – желательно, чтобы мои слова вошли в твое понятливое сердце, госпожа Белла, любовные ощущения, которые возбуждаются от щипка, это ощущения от беса, прилепляются к душе и не так скоро забываются. Жаркая ночь, темная ночь и рыжий бес делают свое дело. Воздух играет на скрипках, звезды над деревьями гаснут. Пока я вернулась домой, был уже поздний час, и уже на лестничном пролете я слышала плач маленького доктора. В комнате, над кроваткой склонилась госпожа в розовой ночной рубахе: «Скорей, Барбара, смени ему пеленки», – сердито зовет она меня. Неприятные запахи шли от маленького доктора. Взяла я его на руки, но от большого испуга забыла помыть руки, которые несколько минут назад касались рыжего беса. Оскверненные руки внесли частицу этого беса в душу маленького доктора. Это я привнесла в него бесовское начало. – Слезы текут по щекам Барбары.

– Ну что ты, Барбара, что ты, – успокаивает ее Белла, – никакой бес не был тобой привнесен, ведь столько времени прошло.

– Принесен и внесен, госпожа Белла, самый ужасный из бесов! Еще много дней ужасная боль не уходила из моего тела, и, представляешь, эта боль тянула меня к окну – выглянуть из-за занавеса и взглянуть на полицейского Шнобеля у ворот, видеть рыжего беса, щиплющего каждую девицу, если ему это только удавалось. И каждый его щипок отдавался в моем сердце предательством. Больше я не выходила ни к воротам, ни в сад, и больше не было розовой жизни. Розовая рубаха госпожи висит в шкафу, ибо заболел маленький доктор в ту ночь, когда ко мне прикоснулся бес в черном лесу. Жар бушевал в его тельце, и я не отходила от кроватки днем и ночью. Слезы не переставали литься из моих глаз. Барбара, думала я, бес бесчинствует в тельце маленького доктора. Где ему еще бесчинствовать, если не в ребенке и в женщине. Она должна остерегаться всеми силами бесовских щипков. Ты понимаешь мою душу, госпожа Белла? Мою, свою? Ты тоже несчастная девушка, в тело которой вселился бес.

– Ну, что ты говоришь, Барбара? – Подняла голову Белла, и глаза ее расширились.

– Не отрицай, госпожа Белла. Мы женщины, и лучше бы не были ими. Я что, не видела тебя страдающей, здесь, в постели? Не красней, я тоже так лежала месяцами после щипков Шнабеля. Ах, госпожа Белла, лежала и клялась, что не подамся соблазну больше ни одного беса. Вернулась я домой. Маленький доктор выздоровел. Было лето, ах, какое лето! Воздух был сладок, и полицейский Шнабель больше не стоял у ворот. Почтенная госпожа возобновила прогулки в саду в своем розовом платье и розовой шляпе. Так мы снова совершали прогулки, и маленький доктор с удовольствием сосал свою соску. И я сказала себе: Барбара, конец дело красит, и совершила фатальную ошибку!

Несколько лет покоя сошли на этот дом. Маленький доктор рос. Но пришел день, и жалюзи в доме не поднимались. В дверь звонили, но никто не открывал. Старый господин, банкир Блум заперся в своем кабинете. И газета лежала у него на столе. В газете – портрет смуглого человека, который обманул десятки тысяч людей, обанкротился и пустил себе пулю в висок. Выстрел пробил головы многих, чьи капиталы прогорели. В соседней комнате сидела госпожа и вышивала на черной подушке большую розу. Вошел к ней старый господин с газетой в руке и сказал ей: «Я делал с ним бизнес, и не так уж много надо было, чтобы утянуть нас в пропасть. Но кто думал, что такой гордый человек, как Аарон, окажется низким обманщиком. Ах, евреи, евреи!» В тот же день он пошел на публичную распродажу всего, что принадлежало Аарону, и вернул себе часть потерянного имущества. Вернулся с серебряной посудой и черным гравированным шкафом. Я думала про себя: Барбара. Зачем он привез этот черный гроб, похожий на клетку, в котором лишь черти водятся? Пока я размышляю, почтенная госпожа приказывает открыть дверцы черного шкафа, почистить и положить туда старую одежду, которую хранили в доме поколениями. Я делаю то, что мне приказали, и чуть не падаю в обморок. Шкаф не был пуст. В нем лежала одежда чужого мужчины, узкая, длинная, черная, и с правой стороны от нее – паук. Черная тень застилает мне глаза, и я издаю громкий крик. Почтенная госпожа рассердилась и приказала продолжать укладывать в шкаф роскошные семейные одежды. Они шуршали, словно плакали, и я думала о той чужой одежде, узкой и длинной,. И я думала: Барбара, ты изгнала беса из своей жизни и жизни маленького доктора, и вот он вернулся в этот дом, вселившись в эти чужую одежду, лежащие у дверцы шкафа. Но, все же, подумала: Барбара, ты такая дура! Евреи – святой народ, и нет у них бесов. И я с треском захлопнула дверцы черного шкафа. И снова совершила ошибку.