Алексей Свирский - Рыжик

Она с любопытством разглядывала гостей, желая, по-видимому, вступить с ними в разговор. Если бы не очипок на голове, ее легко можно было принять за девочку: до того было молодо и наивно ее миниатюрное смуглое лицо.

– Это вы и есть жена Ивана-коваля? – обратился к ней с вопросом Полфунта.

– Я самая, – отвечала хозяйка.

– А хороший коваль ваш муж? – продолжал допрашивать Полфунта таким тоном, каким обыкновенно говорят с детьми, когда у них спрашивают, любят ли они папу, маму, тетю…

– Такого коваля во всей волости нет, – заметно оживившись, ответила ковалиха.

– Вот как! А давно вы замужем?

– Давно. Скоро полгода будет.

– Это верно, что давно, – иронизировал Полфунта. – А где он теперь, ваш муж?

– В нашем местечке гуляет. Работу вчера повез и не вернулся. Загулял, значит.

– Он часто гуляет у вас?

– Нет. В месяц раза два-три…

– Действительно, что редко… Ну, а во хмелю он буен?

– Нет. Веселый он дюже тогда и драться любит…

– Ох-хо! – сокрушенно вздохнул Полфунта и умолк, догадавшись, что имеет дело с красивой дурочкой.

Легкая тревога закралась в его душу. «А что, если загулявший коваль явится ночью пьяный и вздует нас ради потехи так, что мы век помнить будем?» – думал про себя Полфунта. Тревога эта с каждой минутой усиливалась в нем, и если бы не дождь, Полфунта вряд ли бы остался ночевать в хате коваля.

– А вы нас, хозяюшка, где уложите? – спросил он у ковалихи после долгого раздумья.

– Ложитесь на лавку! – сказала хозяйка.

Она достала с печи две подушки, или, вернее говоря, два мешка, набитые сеном, бросила их на лавку, а сама села у стола.

Полфунта и Рыжик, пожелав хозяйке покойной ночи, улеглись спать не раздеваясь.

Санька долго не мог уснуть. Он прислушивался к шуму дождя, изредка поглядывал на неподвижно сидевшую за столом хозяйку и щурил глаза на свечку. Когда он прищуривал глаза, ему казалось, что лучи от горевшей на столе свечки протягиваются и достигают его ресниц. Но усталость взяла наконец свое, и Рыжик заснул крепким, богатырским сном.

В самую полночь приятелей разбудил сильный стук в дверь и чей-то грубый, ревущий голос:

– Эй, ж инка, отпирай! Хату расшибу! – ревел мужской голос в сенях.

Свеча давно догорела, и в хате было темно. Ночлежники слышали, как забегала хозяйка, чиркнула спичку и как трясущимися руками она зажигала лучину. А тот, кто был в сенях, не унимался.

– Скоро ли там? – кричал грубый мужской голос, и вслед за тем раздался такой удар в дверь, что стекла задребезжали в оконцах.

Полфунта и Рыжик, лежа на разных концах длинной и широкой лавки, одновременно, точно сговорившись, съежились в комочек и решили не подавать признаков жизни.

В хату ввалился огромного роста человек. При неровном свете лучины, зажженной хозяйкой, человек этот показался Рыжику чудовищем. В одной руке он держал длинный кнут, а в другой – темную бутылку с широким дном. Высокие сапоги его были облеплены грязью.

– Гей, здорово, жинка! – гаркнул он во все горло и, слегка пошатываясь, направился к столу.

– Здрастите, – тихим голосом откликнулась на приветствие хозяйка. – Что это вы, Иван Семенович, запозднились?

– Хто, я запозднился? Брехня, Маруся, брехня. А свечка где?

– Вся сгорела, вас дожидаючись…

– Сгорела?.. Ну, и нехай! А я во какую привез, люстринную! – Коваль нагнулся, запустил пальцы в голенище правого сапога и вытащил изрядно помятую стеариновую свечу. – На, засвети!

Та немедленно исполнила приказание пьяного мужа: свечу зажгла, а лучину потушила.

Настроение духа коваля было самое веселое. Рыжик, полуоткрыв глаза, с затаенным страхом следил за каждым его движением. Иван Семенович, как называла его жена, поставил бутылку на стол, кнут бросил на лавку, около скорчившегося Полфунта, и потребовал ужинать.

Тут только Санька хорошо разглядел хозяина хаты. Это был широкоплечий детина, громадного роста, с черной бородкой и сильными, тяжелыми руками.

Весь мокрый и грязный от дождя, хозяин хаты сел за стол, а хозяйка пошла доставать ужин из печки.

– Гей, жинка, открой двери: жарко мне! – крикнул коваль. Молодая женщина сейчас же исполнила приказание. В хате действительно было и душно и жарко.

За ужином Иван выпил стаканчик водки и стал рассказывать жене о своих удачах в городе. Какой-то пан Бриндзевич очень хвалил его работу, три гривенника дал ему на водку и еще новый заказ сделал.