Прошло два часа. Антон Бех поднял голову, оглянулся и стал внимательно следить за Бугге. Потом вынул из кармана крошечный листок бумаги и стал писать на нем едва заметные мелкие цифры. Дело шло медленно. Каждый раз, как Бугге подходил к нему, Антон Бех прятал клочок в рукав. Когда листок был весь исписан, он удвоил осторожность. Посидев несколько времени смирно, он скатал клочок в трубочку, прижал ее, сложил, сделал из нее крошечный комочек и вложил в свою ручку. Когда все было готово, Антон Бех высморкался на весь класс.
Через несколько секунд на задней скамье послышался треск. Серен Мандрабер встал.
— Я сломал свою ручку, господин Бугге, — сказал он.
— Ну, вот! Неловкий какой!
И Бугге подошел к Серену, который держал в руке крошечный обломок ручки.
Антон Бех встал с своего места и с листом в руках направился к кафедре.
— Готово! — сказал он.
— А, уже готово? — сказал Бугге. — Отлично, положи на кафедру.
— Серен может взять мою ручку, — сказал Антон Бех.
— Да, правда, — сказал Бугге и сам передал ручку Серену.
— Благодарю, — сказал тот с большим чувством.
В час мальчики собрались на дворе школы и сравнили черновики. Каждый класс стоял отдельно: одни у ворот, другие на лужайке, третьи около школьных дверей.
Против школы, в кондитерской сидели семь выпускных с своими задачами. Они держали себя очень важно, ели пирожки, пили пиво и морс и, к величайшей зависти остальных „простых" гимназистов, курили папиросы! Если кто-нибудь из учителей проходил мимо, пиво мгновенно исчезало, а табачный дым уходил в отворявшуюся дверь кондитера Гансена.
Свен Бидевинд никогда не участвовал в этих послеэкзаменных собраниях. Окончив работу, он бежал прямо домой. Если его спрашивали, как сошел экзамен, он неизменно отвечал: — „кажется, ничего!" и никогда не показывал черновиков.
— Я его бросил, я написал совсем не так, и потом на нем все равно ничего нельзя было понять.
„Лучше не знать ничего пока", — думал он. Он знал, что шестерки не получит, не провалится, а сколько ему поставят, будет, в концекондов, известно. Когда он думал о задачах, его мутило, это мешало ему заниматься. А вдруг все было неверно!? Ему часто казалось, что он написал перевод или сочинение приблизительно на 2, и вдруг оказывалось, что ему поставили 4 или даже 5; так могло быть и на этот раз. И в глазах Свена темнело.
Так что лучше уж было не знать, хоть надеяться, пока не кончатся труды и волнения устных экзаменов.
Устные экзамены пришли, наконец, и Свен был доволен. Серен Мандрабер проскользнул через письменные вполне благополучно; он стал в это время общей заботой всего класса. Рядом с ним сидело несколько мальчиков, которые соперничали с ним в незнании, но даже и те с отеческой заботливостью интересовались делами Серена. Это были Иене Кох, Сиверт Смеркак и несколько других.
Они были большие, сильные мальчуганы, которые должны были сдать только этот экзамен и затем поступить на суда. Серен был в сравнении с ними совсем маленький, часто плакал и притом во что бы то ни стало должен был пройти гимназию и университет. Это было неизменной волей его отца.
Первым устным экзаменом была история. Серен Мандрабер был всецело предоставлен самому себе, при ректоре никто не решался подсказывать.
Серен был бледен до зелени.
Свен Бидевинд явился на экзамен в праздничном костюме, серых летних штанах с двумя блестящими пуговицами на коленях, тонких черных чулках и чистой куртке, новом галстуке, воротничке матери и отцовских манжетах, полтора раза обходивших вокруг его худенькой руки. Только что подстриженные и замасленные назад волосы стояли гребешком.
Он рано пришел и сел на свое место, наклонил голову на бок и все время смотрел косым взглядом на ректора, сидевшего за экзаменационным столом.
Перед ректором лежала история Севера, всемирная история и толстый словарь, в котором он во время репетиций отметил династии и все коалиционные войны против Франции от 1791 до 1815 года.
Экзамен ректора проходил ровно, без особых инцидентов. Каждые 20–30 минут стул скрипел, спрошенный уходил, новый занимал его место.
Когда сосед Свена, Поль Гундерсен, вышел к столу, ему показалось, что рядом с ним открылась глубокая пропасть.
Поль Гундерсен отвечал о Фридрихе III и введении единовластия.
Свен Бидевинд вздохнул с облегчением. Если его предшественнику досталась северная история, ему, конечно, достанется всеобщая. Свен Бидевинд хорошо знал историю Севера, но она казалась ему скучной, узкой, бесцветной и однообразной.
Читать дальше