Бенрт Ли - Школьник Свен (из норвежской жизни)

— Ты что, помогать хочешь, дурак?

— Не считается, не считается! — крикнул Свен Бидевинд, вырываясь и снова подбегая к борцам. — Он поскользнулся.

Ингебрнкстен и Габриельсен схватили его. Мартен Джонсгорд также вступился.

Симой Сельмер всего одну минуту удержался наверху Антон Бех вывернулся и сам сел верхом на него и не выпускал.

В одно мгновение вся толпа зрителей пришла в бешенство, поднялся крик, все сцепились, посыпались удары, некоторые дрались попарно, другие спорили, третьи разнимали. В самом жарком месте битвы валялись на земле Овен Бидевинд и маленький Серен Мандрабер; они хватали дравшихся за икры и изо всех сил старались подняться.

И покрывая весь остальной шум, из толпы раздался все тот же неистовый крик Вильгельма Габриельсена, который вцепился в Мартена Джонсгорда.

— По правилам, по правилам!!.

— Но, но, но, мальчуганы, это что за представление?

Сторож Ганс Бенцен бегом бежал к пристани.

Он попробовал пробраться сквозь толпу, просил, бранился, — ничего не помогало. Отчаявшись сладить с буянами, он выскочил на улицу и вернулся с тремя сторожами.

Драка разом утихла. Драчуны выпустили друг друга из рук и стояли запыхавшиеся, окровавленные, в синяках и шишках. Одни держались за носы, другие тихонько охали, третьи хватались за бок… Из-под ног их выкарабкались, наконец, Свен Бидевинд и Серен Мандрабер. Серен громко плакал, хватаясь за живот. Свен Бидевинд был весь в крови, над правым глазом красовалось огромное багровое пятно.

Один из людей, которых Ганс Бенцен привел с собой, был в фуражке с золотым кантом. Мальчуганы хорошо знали его.

Это был полицейский Лое.

— Дети почтенных родителей и устраиваете такое безобразие, — сказал он. — И зачем это вы ходите на пристань? Марш отсюда!

Окинув взглядом разгоряченных участников битвы, он вынул из кармана книжку и записал несколько имен.

— Вам нечего жаловаться ни на кого, кроме меня и Симона Сельмера, они не при чем, это мы дрались, — сказал, выступая вперед, Антон Бех.

— И ты тоже! сын городского судьи, туда же. Стыдись!

И полицейский покачал головой.

— Ну, пожалуйтесь на меня, а другие…

— Да, да, видел, все вы дрались. Пошли прочь отсюда и живо!

И полицейский Лое погнал гимназистов перед собой, как стадо баранов, на улицу.

На углу улицы навстречу показался адъюнкт Свеннингсен.

— Это что такое?

Мальчики, остановились и сняли фуражки, а полицейский Лое выступил вперед и объяснил:

— Очень рад сдать этих шалунов начальству по принадлежности, они дрались на пристани у Нагеля.

И Лое приложил руку к козырьку и ушел.

— Отлично, милый Лое, вы можете итти.

Когда Свен Бидевинд явился домой, родители и сестры пришли в ужас от его разбитого носа и синяка над глазом. Ему пришлось, в конце концов, рассказать всю историю. Мать нашла, что все это очень глупо и непорядочно, но отец рассмеялся:

— Да, мой мальчик, тебе, очевидно, самой судьбой суждено было быть побитым. Ты можешь принять наше прощение, и мое, и ректора, с спокойной совестью.

— Да, — торжественно произнес Свен Бидевинд и поглядел на отца большими, серьезными глазами, или, вернее сказать, одним большим, другим маленьким, — потому что правый сильно заплыл под ярким синяком.

— Господа, через две недели экзамены. Помните это!

— Ой, ой, ой! Через две недели экзамены!

Был июнь. Стояли сильные жары, а при мысли

о надвигающихся экзаменах становилось как будто еще жарче. Некоторые предметы были сильно запущены, другие меньше. Только история была в точности окончена к 1-му июня, и последние часы могли пойти на повторение, да и то не спеша.

Хуже всего обстояло дело у Свеннингсена. Он последнее время был ужасно зол и совершенно измучил мальчиков огромными уроками но грамматике и переводам.

Немецкие уроки проходили, как гроза, под громы Свеннинга, слово „экзамены“, как молния, то и дело сверкало в воздухе, на скамьях всегда кто-нибудь проливал обильные потоки слез. Шестерки и пятерки так и сыпались.

Хуже всего приходилось в эти горячие дни бедному Мандраберу. Он и вообще-то знал немного, а теперь, при этой бешеной скачке через все области знания, он со страху забыл и то, что держалось в его слабой голове. Слово „экзамен" приводило его в трепет. А Свеннингсен не знал милосердия. Серей Маидрабер плакал в три ручья, а Свеннингсен объяснял ему, что от этого он не лучше выдержит экзамен, что ему лучше предложить свои услуги городскому водопроводу, который в эту жару ощущал недостаток в воде.