Я все дни думал про папу. Про что бы ни начинал думать, обязательно кончал мыслями о папе.
Однажды я решил сходить в парк к тому озеру, где в апреле пускал корабль, а потом свалился.
Теперь там кругом была трава и деревья, а от воды шел приятный сырой запах. На берегу стояли люди с удочками, и пока я к ним приближался, они несколько раз помахали мне руками, чтоб я не орал, не топал и не пугал им рыбу. Хотя близко ходили трамваи и грохотали в сто раз громче.
У тех людей в литровых банках плавали мальки — этих мальков они выловили из озера.
А один старик хлестал воду спиннингом и шепотом рассказывал, какая огромная здесь живет щука и старая — она всю рыбу съела, и ее надо обязательно поймать, а то и мальков переест. Я постоял у озера, потом поднялся назад, в парк, сел на скамейку и снова стал думать про папу.
Наверно, вид у меня был грустный и больной, потому что, когда мимо прошла старушка с плачущим ребенком, она сказала:
— Вон мальчик сидит совсем больной тяжелой болезнью и не плачет, а ты — ревешь.
И мне сразу так себя стало жалко, что я пошел домой и не выходил до вечера.
А на следующий день начались ливни и грозы.
Только выйдешь из дома — а тут по небу ползет, переваливается тяжелая черная туча и уже заранее громыхает.
Когда мы ехали в электричке вместе с мамой из лагеря, сзади сидел летчик с другом и рассказывал про грозу. Он однажды видел, как навстречу молнии с неба в ту же секунду вылетает огненный столб из земли, и они посередине встречаются — между небом и землей.
А друг сказал, что такое науке неизвестно.
Я уже тогда решил, что обязательно буду наблюдать за грозой. И теперь я стал следить за молниями из окна. Взял мамин бинокль и смотрел на тучи. Конечно, было страшно, как будто я — Рихман — друг Ломоносова, погибший при исследовании грозы. Но я все равно не отходил от окна и смотрел в бинокль на тучи, в которых мелькали молнии. Некоторые я даже успевал разглядывать, как они пролетали по небу зигзагами. Жаль, фотоаппарата у меня не было. Был бы аппарат, я бы их наснимал, сделал бы фотографии и все было бы тогда ясно. Потому что за некоторыми молниями я не успевал следить.
* * *
Утром мама сказала:
— Поехали, по рекам попутешествуем. Я давно хотела показать тебе город.
Она собрала еду, мы поехали к реке Фонтанке, взяли лодку на лодочной станции и поплыли по городу.
В нашем городе много красивых мест, и река Фонтанка течет как раз по этим местам.
Мы с мамой гребли вместе: правым веслом — она, левым — я.
Жаль, что у нас не было рулевого: приходилось часто оглядываться. Один раз мы слегка протаранили мост.
— Ты весло глубоко не заводи, слушай мою команду. — И мама начала командовать: — Раз — два. Раз — два.
Поблизости тоже плыла лодка, и там сидели четверо людей. Они увидели нас и решили-с нами соревноваться.
— А ну-ка, налегли! — сказала мама. — Не давай им обходить. — Она стала считать громче: — Раз — два. Раз — два!
В той лодке тоже гребли двое взрослых — правда, она сидела глубже, чем наша.
Я уже устал, а лодка не отставала.
— Вперед, еще чуть быстрей! — говорила мама. — Сейчас они выдохнутся.
Я уже греб из последних сил, а мама все командовала:
— Вперед! Ты должен воспитывать в себе спортивную злость!
Гребцы на той лодке вдруг положили весла. Они, наверно, устали больше нас.
А у меня уже появились новые силы, и я тоже стал командовать:
— Раз — два! Раз — два!
— Молодец, — сказала мама. — Всегда надо преодолевать свою слабость… Хотя папу твоего я так и не научила грести.
Мимо нас промчались две моторные лодки, от них шли высокие волны, и мы покачались на этих волнах. Мы гребли уже спокойно, потому что те четверо совсем отстали.
— Поплыли вон к тем ступенькам, — сказала мама.
В том месте к воде можно было спуститься по каменной лестнице.
Мама остановила лодку.
— На этой ступеньке я первый раз ждала твоего папу, после того как мы вернулись из туристского похода. А вон в том доме я жила. — Мама показала на старинный дом с высокими каменными статуями. Эти статуи поддерживали балконы. — Твой папа каждый день приходил под балкон и стучал по водосточной трубе три раза. Я сразу узнавала, что это — он.
Читать дальше