Валерий Воскобойников - Утренние прогулки

А потом отец девочки вошел и сказал смущенным голосом:

— Понимаешь, у нас мальчиковой одежды нет… Прямо не знаю, в чем тебя выпустить в комнату. Может быть, ты Светино фланелевое платье наденешь?

Я на такие слова даже ничего не ответил. Потому что в ванне мне сидеть уже надоело и не занимать же весь день ванну у людей. А с другой стороны, девчачьи колготки, сидеть в платье тоже стыдно.

— Я домой пойду, — сказал я.

— Пойдешь, — согласился Светин отец. — Высохнет одежда — и пойдешь. Ты вот что, — сказал он, — давай будем играть в маскарад. Я тебе сейчас принесу маскарадный костюм; Красной Шапочкой будешь? Света будет Бабушкой, а я — Волком.

Он сходил в комнату, принес мне фланелевое платье, тапки и настоящую красную шапочку.

— Вытирайся и выходи играть.

Но я еще долго сидел так, в полотенце, не надевая платья, потом надел и стоял за дверью, а потом уж Светин отец застучал и сказал:

— Красная Шапочка, мы забыли с тобой познакомиться. Меня зовут Степан Константинович, мою дочь — Света, собаку — Барри. А тебя как?

— Коля, — сказал я из-за двери.

— Красная Шапочка по имени Коля, вылезай быстрей, тебя Бабушка ждет и Серый Волк с другом Барри под кустом подкарауливают.

Я вышел из ванны, но игра у нас как-то не очень получилась.

Из-под платья у меня торчали ноги в колготках. Я топал тапочками в прихожей и боялся войти в комнату, где сидела Света.

А Света вдруг закричала:

— Папа, передача! Мы про передачу забыли!

И включила телевизор.

— Да ну ее, — сказал папа, — надоела мне эта передача.

И в то же время какой-то голос стал читать стихи для малышей, экран засветился, и я увидел на экране Светиного отца.

Я сначала не поверил — думал, похожий человек, потому что Светин отец стоял рядом со мной и тоже смотрел на экран. Но тут Света сказала:

— Голос сначала не твой, а потом — твой.

Светин отец на экране прочитал стихи и сел около столика. К нему повернулся диктор и сказал:

— А теперь расскажите нашим юным телезрителям, девочкам и мальчикам, как вы стали художником, почему вы начали иллюстрировать для них книжки.

Это в телевизоре.

А в комнате Светин отец сел на диван и сказал:

— Сейчас будет это неприятное место. Надо было как-то иначе тогда сказать. И рисунок получился слабый.

— Я был таким же, как все мальчишки. Любил подраться и поозорничать, у меня был самый громкий в классе голос, и его, наверно, не очень любили учителя, потому что подавал я его во время чужих ответов, — говорил Светин отец с экрана. — Но однажды, лет в двенадцать, я увидел девочку в окне уходящего поезда, и хоть я никогда ее больше не встретил, но повсюду я стал рисовать ее лицо… Рисунок выглядел примерно так… — И Светин отец провел три линии на бумаге.

Получилось лицо. Хороший рисунок, всего из трех линий, а уже красивое лицо. Мне бы так никогда не нарисовать.

— Садись на диван, — сказал мне Степан Константинович. — По телевизору не выступал?

— Нет.

— Будешь выступать, узнаешь. Вроде бы нормальный человек, а как наведут на тебя камеру, сразу и руки чужие, и голос не свой. Вон какой я там деревянный.

— Не деревянный, а нормальный, — сказала Света.

Степан Константинович сходил на кухню — проверить, как сохнут мои брюки. А Света проговорила:

— Мой папа не только книжки иллюстрирует, а еще и картины пишет. Зато я рисовать совсем не умею.

Я посмотрел на шкаф и увидел там за стеклом много книг.

— Это все папа иллюстрировал, — подтвердила Света.

Две из них я читал и хорошо помнил рисунки, потому что они мне понравились. Одна у меня даже дома была.

После выступления Степана Константиновича передавали кино. Мы посмотрели половину фильма и стали пить чай с вкусными сухарями и с медом.

А потом мои брюки высохли, и Степан Константинович сказал:

— Ну, дети, давно пора за уроки. Сейчас я тебя провожу, а то родители твои уже переволновались. Надо было им позвонить, да я с расстройства забыл. Мама поздно приходит?

— Она сейчас как раз придет. А так дома никого нет.

— А папа? — спросила Света.

— Ну мало ли где могут быть папы, — сказал Степан Константинович.

— Папа в Москве. Он изобретатель и сейчас павильон готовит на выставке. Ему, может быть, Государственную премию дадут.

— Ого, — сказал Степан Константинович, — с кем мы познакомились.

Я наконец переоделся в свою одежду. Она была теплой и жесткой.

— Пальто, конечно, не высохло, но ты пойдешь в моей куртке. Барри! — крикнул Степан Константинович.