Александр Власов - О вас, ребята

Раньше бы Чиркун сиганул в толпу — и пропал бы для непрошеного доброжелателя бесследно. Но поп появился вовремя — как раз тогда, когда в сознании беспризорника назревал перелом. И Чиркун не побежал. Больше того, повинуясь мягкой широкой ладони, лежавшей на его плече, он вышел из рынка…

Поп привел Чиркуна домой, заставил вымыться, накормил его по-царски и, почесывая бородавку на мясистом носу, прочел длинную проповедь о божьем промысле. Из витиеватой, мудреной речи Чиркун выделил и запомнил только две мысли, достойные его внимания. Первая — ему предлагают еду, одежду и даже деньги. Вторая — от него требуют послушания и участия в невинной, по мнению Чиркуна, комедии. Ее-то и назвал поп божьим промыслом.

— Пойми, отрок! — басил отец Павел. — Даже ложь, изреченная во имя Христа, священна. Трудные времена настали. Люди отвернулись от господа бога нашего. Помочь отступникам вернуться в лоно церкви — сие и значит — вершить божий промысел и испить божественную благодать.

Божественная благодать не очень привлекала Чиркуна. Что касается божьего промысла… А чем этот промысел хуже того, каким Чиркун занимался на рынке? Судя по обеду, божий промысел обещал быть и прибыльным, и безопасным…

Чиркун пропал. Напрасно звено Кати Смирновой ежедневно после уроков приезжало с Васильевского острова к Московскому вокзалу — излюбленному месту беспризорников. Пионеры ходили по дворам, по закоулкам, «прочесывали» привокзальные пути и вагоны, караулили на Кузнечном рынке — Чиркун больше не появлялся. Несколько раз попадались похожие на него мальчишки — такие же обездоленные маленькие оборвыши. Но Катя ни за что не соглашалась заменить Чиркуна другим беспризорником: полюбился ей этот быстроногий востроглазый паренек. Она жалела безродных и бездомных. Была бы возможность, — Катя приютила бы их всех. Но звено могло взять под опеку только одного беспризорника.

У пионеров все было продумано до мельчайших подробностей. Они заранее определили, кто и по каким предметам будет заниматься с Чиркуном, составили «График жизни» и согласовали его с родителями. По этому документу Чиркун получал право на стол и постель у каждого члена звена по очереди: одну неделю он живет у Кати, вторую — у Сережи, и так далее. Дело было за Чиркуном, а он — как сквозь землю провалился.

Из-за него звено Кати Смирновой начало отставать от других звеньев по сбору лекарственных трав. Каждое воскресенье пионеры отряда выезжали за город за ландышем, валерианой, солодкой и полынью. А звено Кати вместо интересной и полезной прогулки по лесам и полям бродило вокруг рынка и вокзала.

— Может, его забрали и отправили в дом беспризорников! — высказал предположение Сережа Голубев.

— Нет! Не может быть! — горячо возразила Катя.

— Почему не может быть?

Катя не знала, почему, но ей так хотелось, чтобы Чиркун был в их звене! И она твердо верила: раз хочется, — значит, сбудется! И все же к концу недели ее уверенность поколебалась. Катя не решилась пропускать второе воскресенье и объявила звену, что с утра назначается поездка за город.

В вагоне ехали в то воскресенье какие-то странные пассажиры: старухи в черных косынках, молодые женщины с болезненными детишками.

Сережа Голубев увидел знакомое лицо. Это была глухонемая Даша — семилетняя девочка, которая вместе с матерью и маленькой сестренкой Раей жила в Сережином доме, в подвальном этаже. Присмотревшись, Сережа заметил и Дашину мать. В глазах у ней светилась надежда. Она жадно прислушивалась к разговорам в вагоне.

Пионеры стояли в проходе между скамеек. У окна сидела старуха с кустистыми черными волосинками на подбородке. Она долго смотрела на ребят в красных галстуках и вдруг прошамкала глухим голосом:

— Калеки-то всякие бывают… Но бог милостив — любых исцеляет: безногих и безруких, и таких вот, испорченных бесовским наваждением…

Старуха указала скрюченным пальцем на ребят.

— Посмо́трите, подышите святым воздухом — и скинете красные тряпицы!

Пионеры молчали. Они еще не разобрались, что к чему. Заговорила соседка старухи — молоденькая женщина с грудным ребенком на руках.

— А что, бабуся, и слепенькие исцеляются? — спросила она, вкрадчиво заглядывая в бесцветные старухины глаза. — У меня родился сынок… Видел хорошо… Сам к соске ручонки протягивал! А потом бельмочки пошли… Сначала на левом, а теперь уже и на правом глазку… Не видит! Лампу поднесу — а он и головкой не пошевелит — света не принимает!