Александр Власов - О вас, ребята

Жил Чиркун, как деревенский пастушок, — по очереди у каждого из семи пионеров звена. На улицу его не тянуло. А когда он ночевал у Сережи Голубева, то даже во двор не показывал носа. Сережа никак не мог понять, в чем дело. А объяснялось это просто. Как-то в первые дни, когда Чиркун еще только привыкал к новой жизни, его встретила во дворе Дашина мать. Женщина удивленно посмотрела на него. Лицо ее исказилось болью и ненавистью.

— Ах ты, окаянный! — заголосила она. — Ты еще жив? Тебя еще не покарал господь бог!.. Ирод! Сгинь с глаз моих!

Чиркун не стал дожидаться, когда женщина выскажется до конца. Он бросился на лестницу, взлетел на второй этаж и запер за собой дверь. Он не предполагал, что Дашина мать узнала в нем того мальчишку, из-за которого в день «исцеления» у церкви разразился скандал. Большинство собравшихся поняло, что их обманывают. В «святого» и отца Павла полетели комья грязи. Им пришлось спешно кончать комедию и спасаться бегством.

Но в толпе были и такие, которые поверили, что чудо произошло, что хромой мальчишка исцелился. Эти фанатики считали, что божья милость снизошла на недостойного. Чиркуна проклинали на все лады. Особенно изощрялись в проклятиях те, кто привел с собой больных и надеялся излечить их от недугов. Мать Даши кричала громче всех, призывая божью кару на голову «исцеленного» нечестивца, неожиданное бегство которого нарушило обряд и помешало ей выпросить у «святого» милости всевышнего для своей глухонемой дочери.

А Чиркун после долгого раздумья решил, что повстречался с одной из рыночных торговок, у которых он раньше промышлял еду. Он ничего не рассказал ни Сереже, ни другим ребятам, во дворе старался бывать пореже. Узнав через несколько дней, что эта женщина живет с двумя дочерьми в Сережином доме, Чиркун и вовсе перестал выходить из квартиры. Он не столько боялся, сколько стыдился. Вспоминая свои рыночные проделки, он раскаивался в том, что когда-то обворовал женщину, которая воспитывает двух дочерей, причем одна из них глухонемая…

В ту неделю Чиркун опять столовался и ночевал у Сережи. Двухэтажный каменный флигель стоял особняком в конце улицы. Родители Сережи занимали одну из двух квартир на втором этаже. На первом этаже тоже было две квартиры. А еще ниже, в полуподвале, находилась пятая квартира в две небольшие комнаты с подслеповатыми окнами. Здесь жили Даша, Рая и их мать — Марфа Кузьмина. Она работала посыльной в каком-то учреждении в районе Невского. А дочерей увозили на день куда-то на Карповку, к своей сестре.

Другие квартиры днем тоже пустовали. Чиркуну никто не мешал сидеть за учебниками и наверстывать упущенное за годы беспризорной жизни. Лишь изредка, когда сестра Марфы была занята, Даша и Рая оставались дома. В эти дни до Чиркуна долетал плач маленькой девочки.

Сегодня был как раз такой день. Не успел Чиркун сесть за стол, как снизу донесся плач — проснулась Рая. Капризничала она недолго. В доме опять стало тихо. Ничто не отвлекало Чиркуна, но он никак не мог сосредоточиться. Последнее время ему было трудно оставаться одному. Он все больше и больше привыкал к ребятам и чувствовал без них какую-то пустоту. Ему хотелось не расставаться с ними: вместе ходить в школу, готовить уроки, участвовать во всех делах Катиного звена.

За окном бушевал осенний ветер. Он дул с моря, сердитый и порывистый. Дребезжали стекла, на крыше грохотало железо, свистело в трубе. Тоскливая была погода. И на сердце у Чиркуна было невесело. Он знал, что сегодня его одиночество кончится не скоро — у ребят пионерский сбор после уроков. Катя вчера предложила Чиркуну прийти на сбор.

— А кто будет? — спросил Чиркун.

— Как кто? Пионеры! — ответила Катя. — Ты хоть еще не пионер, но тебе можно.

Чиркун был самолюбив.

— Мне поблажек не надо! — сказал он. — Я уж один… посижу…

Ребятам стало неловко. Катя смутилась и, чтобы выправить положение, заговорила, краснея и сбиваясь:

— Мы тебя все любим, Чиркунок… Ты не подумай плохого… Ты у нас как брат… Каждый все бы отдал тебе… А пионеры — это… организация! Тут не просто… Тут нашего желанья мало! Надо показать… Организация-то ленинская! Не всякий может… Но ты, конечно, сможешь! Во-первых, надо с учебой подогнать… А потом вообще…

Здесь Катя запнулась и замолчала, не зная, как закончить. Помог ей Сережа Голубев. Он спросил у Чиркуна:

— Можешь дать нам клятву, что ты уже настоящий ленинец?

В этом слове Чиркун видел что-то необъятное, великое, никак к нему, Чиркуну, не относящееся. Он молча потряс головой.