Эдуард Шим - Сказки, найденные в траве

Вывели на двор возле фермы невиданного коня.

Вот это конь!

Грудь — как у автобуса. На спине — как на печке: хоть вдоль ложись, хоть поперёк. Крепкие ноги — в мохнатых чулках.

Конь бежит — земля дрожит!

А цвет у коня — жёлтый, как у речного песочка; грива и длинный хвост — коричневые. Глаза — голубые.

Красавец конь!

Я думал, его просто так вывели, покрасоваться. Не представишь даже, что такого замечательного коня можно в телегу запрячь.

А конюх говорит:

— Это у нас работящий конь. Такие грузы таскает, что двум автомобилям не поднять!

Скоро я убедился, что это верно...

Повели коня на речной берег, чтоб искупать. А на берегу случилась беда: трактор завяз. Да в неудобном месте, на крутизне. Вот-вот в речку свалится.

Поскорей запрягли коня в трактор.

Поднатужился конь, упёрся широченными копытами в землю. Копыта — как тарелки.

Тянем-потянем!

И вытянул трактор на дорогу.

Дни жаркие, солнце печёт.

От горячего ветра земля сохнет.

Огурцы на огородах привяли, «уши повесили», как моя бабушка говорит.

— Это непорядок! — заявил бригадир. — Нехорошо! Что же ты, ветер, балуешься?

На горке, возле огородов, стоит высокая мачта. На ней колесо с крылышками. Это ветродвигатель.

Пошёл бригадир и запустил его.

Завертелось от ветра бегучее колесо, запыхтел насос. Качает воду из речки.

Бежит по трубам вода — прямо на огороды.

Чем сильней дует ветер, тем шибче бежит вода. Льётся в борозды, разбрызгивается самодельным дождиком.

Огурцы уши подняли.

Нравится им купанье.

Огороды у нас просторные, грядок много, огурцов — не пересчитаешь. А ветер всех напоил.

— Вот теперь ты молодец, — сказал ему бригадир.

И остановил двигатель.

Сижу на корточках перед муравейником. Смотрю, как суетятся муравьи, похожие на капельку смолы, перевязанную посерёдке ниточкой.

— Что поделываете, муравьи?

— Дом ставим.

— Как вы его ставите?

— К лесу задом, к солнышку передом.

И вправду: повёрнут муравейник своей широкой стороной к солнцу. Чтоб теплей было в доме. Вот хитрые!

— Муравьи, что вы тащите?

— Хвоинки тащим. Палочки. Чешуйки от шишек.

— Зачем они?

— Крышу покрыть. Чтобы дождик не промочил.

И вправду: все чешуйки да палочки аккуратно на крыше уложены. Со смыслом. Не протечёт вода в дом. Вот мастера!

— Убери ногу! — сказал муравей.

— Чего?!

— Убери, говорю, ногу с моей тропинки! Не видишь, мне тяжело?

Гляжу — тащит муравей гусеницу. Впятеро себя больше.

— Зачем тебе гусеница?

— Да убери ты ногу! Нам обедать пора!

У нашего крыльца ползучая травка-мокрица — совсем незаметная травка, сорняк.

А я выхожу утром и спрашиваю:

— Ну, какая будет погода?

И смотрю на травку-мокрицу.

Если белёсые, невзрачные её цветочки закрыты — значит, будет дождик.

А если цветочки раскрыты и тоже глядят на меня — значит, мокрица отвечает:

— Будет денёк солнечный!

Что за птица противная шипит по-змеиному? Надоела!

— Хоть отвязалась бы ты!..

Мы с приятелем Санькой продираемся через кусты на речном берегу. Тут сыро, топко. Жижа под ногами чавкает. Ветки царапаются. И эта пичуга из себя выводит: перепархивает рядом, хвостом дёргает. Пискнет и зашипит, как змея. Пискнет и зашипит! И цвет-то у неё противный. Бурый какой-то, тусклый. Будто в грязи вывалялась.

— А ведь это соловей, — сказал Санька.

— Да ну тебя!.. Скажешь тоже!

Соловья-то я слышал. Целыми вечерами поёт, а иногда и днём. Да как поёт! Свистит громче любого мальчишки, пощёлкивает, разливается, трели запускает... Недаром зовут лучшим певцом! А эта пичуга-замарашка будто охрипла. Колесо немазаное.

— И всё-таки это соловей, — уверяет Санька.