Ульф Старк - Мой друг Перси, Буффало Билл и я

— Да, — прошептал я.

Это было как наваждение.

Тут Перси вылил на мою полную тяжелых дум башку целое ведро морской воды — вместе с очистками, генералом де Голлем, картошкой-Лютором и двумя килограммами увесистых клубней в придачу.

— Ты чего? Зачем ты это сделал? — заорал я.

— Для твоей же пользы, — объяснил Перси.

— Да ты просто придурок! — выкрикнул я.

— Вот и нет, — сказал он.

Перси объяснил мне, что это единственный способ избавиться от несчастной любви. Отныне всякий раз, как я ее вспомню, мне надо подумать о чем-нибудь неприятном. Тогда от одного взгляда на Пию мне будет делаться тошно.

— Я тебе помогу, — пообещал Перси.

— Спасибо, — буркнул я, чувствуя, как грязная вода стекает мне за шиворот.

Мы отправились на пристань и снова наполнили ведро, а потом дочистили картошку и отнесли ее маме на кухню.

— Обед будет готов через час, — предупредила мама.

— Тогда я пока схожу проведаю Чернобоя, — решил Перси. — А то еще подумает, что я о нем забыл. Пойдешь со мной, Уффе?

— Нет. Мне надо вымыть голову.

Я смыл с волос картофельные очистки и комья земли и надел чистую майку, а потом отправился к причалу, прихватив с собой восковые мелки, которые мне подарили на день рождения.

В расселине лежала щучья голова, скалила острые зубы и таращилась на меня пустыми глазницами. Это была та самая щука, которую потрошила Пия в самом начале лета, когда мы только приехали.

— Пия, — проговорил я и ударил себя по щеке — для острастки.

А потом пошел в будку у пристани и нашел там свою надпись на стене:

Я достал красный мелок из коробки и вывел здоровенными буквами:

Потом прикрыл дверь и посидел в темноте, чтобы никто не увидел моих слез.

В следующие дни Перси из кожи вон лез, чтобы излечить меня от любви.

Мы спрятались за камнем высоко на скале у сигнального костра и следили за дорогой в дедушкин бинокль — ждали, когда Пия на полной скорости прокатит на своем велике к магазину.

— Вон она, — шепнул Перси. — Смотри, не забудь, что надо делать.

Он протянул мне бинокль. Дрожащими руками я поднес его к глазам и перевернул задом наперед, как он велел, чтобы Пия казалась лишь маленькой мошкой далеко-далеко. Но сердце все равно щемило. — О чем ты думаешь? — спросил Перси.

— О Пии.

— Да возьми же себя в руки! Соберись хорошенько с мыслями. Ну?

— Печенка, — сказал я. — Печенка и пригорелая картошка.

— А еще?

— Мясные фрикадельки в белом соусе.

И вдруг мне немного полегчало. Вместо симпатичного лица перед моим внутренним взором возникала клейкая белая жижа с дрожащими жирными кусками. Мне и вправду стало не по себе. Я даже смог перевернуть бинокль и еще раз посмотреть на нее, когда она возвращалась из магазина.

— Ну как? — спросил Перси, когда Пия скрылась из виду.

— Пока не очень. Но я уже на пути к выздоровлению.

Перси одобрительно похлопал меня по плечу.

— Молодчага! Завтра мы подползем поближе. Только вспомни что-нибудь похуже.

Когда мы пришли домой, оказалось, что звонил папа Перси. Они с мамой вернулись из похода. Отлично отдохнули, даже дождь им не помешал, и теперь ждали, когда их сынок приедет домой. А еще папа спросил, научился ли Перси плавать и может ли проплыть двадцать метров.

— Черт! — буркнул Перси.

— Неужели тебе не хочется их увидеть? — удивилась моя мама.

— Ну ясное дело.

— Да ладно, спешки особой нет, — вмешался дедушка.

— Что скажешь, Перси? — спросил папа. — Здорово будет вернуться домой?

— Да, — кивнул Перси и покосился на меня. — Но мне надо пробыть здесь еще четыре дня.

Это выдались горячие денечки.

Перси должен был научиться плавать — так, чтобы проплыть двадцать метров. Мне тоже нужны были тренировки — чтобы излечиться от любви.

По утрам я плавал с Перси у нашей пристани. А по вечерам мы тайком следили за Пией, я учился смотреть на нее и думать о всяких ужасах и гадостях: вспоминал, как разбил дома окно и как папа рассердился, решив, что я это нарочно. И как упал с качелей и ударился затылком, так что новый белый свитер, связанный мамой, испачкался в крови, и меня пришлось везти к врачу накладывать швы. Как я в гостях у приятеля из вежливости съел салаку, которую терпеть не могу, и меня после этого стошнило на платье его мамы.

Чего со мной только не случалось!

На этот раз мы стояли за кустами у танцплощадки и ждали, когда Пия промчится мимо на своем велике. Я смотрел на ее загорелые ноги, которые что есть силы вертели педали, и блузку, раздувавшуюся на ветру.