Станислав Романовский - Гусиный остров (сборник)

– Ты откуда?

– Мы из Алани.

– Так она в семи километрах отсюда! Чего же ты так далеко убежал, Миша? Заигрался? Я тебя на лошади в Алань отвезу, а потом домой.

Мальчик не удивился, когда Пурга по Таниному знаку опустилась перед ним, устроился в седле между рук наездницы, которыми она держала поводья. И был он такой маленький, что девочка боялась дышать на него и слышала, как он пахнет молоком, теплом и травой.

– Сколько тебе лет, Миша?

Он ответил:

– Наверное, шесть.

– В школу когда пойдёшь?

– На будущий год.

– Так тебе, конечно, шесть лет!

Он повернулся к ней лицом и согласился с радостью:

– Шесть! А то и семь!

– Чего это у тебя на лице? – спросила Таня и с прихлынувшей к горлу материнской нежностью рукавом стёрла жёлтую корку, обметавшую рот мальчугана. – Не заболел ты?

– Это я жавороночьи яйца пил.

– Много?! – ужаснулась Таня.

– Одно. Три. Ещё восемь.

Девочка подавленно молчала. Потом спросила:

– С кем ты живёшь, Миша?

– С мамой.

– И больше никто с вами не живёт?

– Больше никто.

– Ни одна душа?

– Кто это – душа? – не понял Миша.

Над степью в тёмном небе горели звёзды, а здесь, внизу, стало словно теснее, глуше, и то тут, то там синели холмы или строения без огней, и Таня, предоставляя Пурге самой находить дорогу, опустила поводья.

Не говоря ни слова, на ходу лошади Миша стал выбираться из седла.

– Ты куда? – Таня насилу удержала его обеими руками.

Он задышал ей в лицо горячими словами:

– Там мамка!

– Где?

– Вон меня кличет.

Впереди у дороги, что блестела под звёздами, как речка, стояла женщина в белом платье, белела в темноте.

– Миша-а-а-а! Мишенька-а-а-а! – звала она. – Сыночко ты моё!.. Дитятко… Зёрнышко…

Таня остановила лошадь.

– Тут я! – сердито отозвался мальчуган, по ноге Пурги, как по столбу, скользнул на дорогу и побежал навстречу женщине в белом.

Мать и сын растаяли, как их и не было. Таня поехала туда, куда по её догадке они скрылись, и деревня Алань открылась в низине слабыми огнями. Их было немного, но который из них огонь Миши, угадать было нельзя.

«Да и не надо угадывать, – подумала Таня. – А если надо? Если я ему пригожусь? Научу его чему-нибудь доброму. Или без меня научат?»

Пурга возвращалась по степи к дому, задевая копытом о копыто. Подковы хлябали, и по звуку их было понятно, что одну подкову кобылица где-то обронила. Не в Тихой ли долине, где ноги уходили в податливую землю, а травы цеплялись за одежду?

Не там ли?

Таня ёжилась в седле и всё собиралась поторопить Пургу, чтобы быстрее попасть домой, в тепло, к родителям, да не смела. Девочка представляла себе, как Миша спит сейчас под одеялом, а мать прислушивается к его дыханию и шепчет:

«Сыночко ты моё!.. Дитятко… Зёрнышко… Нашёлся…»

И ещё девочка представляла себе подкову, что месяцем светится в мокрой траве, и звёзды смотрят на неё, на Тихую долину, на степь с тёмного неба.