Станислав Романовский - Гусиный остров (сборник)

– Покажи.

– Я тебя водой напою.

– Покажи-и-и…

– Я тебя холодной водой напою.

– Покажи-и-и!

– Я тебя очень холодной водой напою.

Он привёл девочку к озеру, где под высоким бережком в глиняной ямке сверху стояла, на дне вздрагивала чистая, чище воздуха, ледяная вода. Ямка была маленькая, и они по очереди умылись, напились из ладошек, а то и прямо из родничка. Иринку разморило, и она стала засыпать.

Алёша отвёл девочку на сухое место у озера, постелил ей свой пиджак, и она тут же на пиджаке заснула. Чтобы её не напекло солнцем, он на прутиках повесил над её головой свою рубашку и, пока собирал дикий лук, вслед за солнцем несколько раз передвигал рубашку с прутиками, чтобы лицо девочки всё время было в тени.

Он набрал полную корзину дикого лука, сел рядом со спящей девочкой и, прихлопывая на себе комаров, взглядывал на лицо Иринки. Во сне лицо у неё было другое – беспомощное, красное от жары, и было в нём взрослое выражение, будто знала девочка что-то такое, чего не знает никто.

«Наверное, сон интересный видит, – думал Алёша. – Я маленький был, с Иринку, какие сны видел! Потом и не поймёшь, где правда и где сон. Домой надо идти, да Иринку жалко будить. Пусть свои сны досмотрит, все до одного».

Так сидел Алёша тихо-тихо, ногами к воде, охранял Иринкин сон и чуть не просмотрел, как у ног его в водяной траве проплыла дикая утка с утятами. Проплыла она бесшумно, травинкой не покачнула, и утята за ней – пушистые коричневые шарики – ровно, как по шнуру, проплыли.

И ещё запомнилось Алёше, что в пути утка будто сама с собой разговаривала – покрякивала себе под нос, а на самом деле, и Алёша это знал отлично, утка переговаривалась с утятами, учила их, куда им плыть и как им сразу после рождения вести себя на озере, где много всяких опасностей.

Тут Алёшу кто-то больно стукнул по подбородку. Кто? За что? Никак, Длинный с Коротким вернулись и бьют его?

Огляделся Алёша. Никого. Ни Длинного, ни Короткого. Иринка сопит под боком, и мошки над ней толкутся. Одной рукой Алёша мошек прогоняет, а другой трёт себе подбородок. Никто его по подбородку не бил, а это он задремал, голову уронил, сам о себя подбородком стукнулся, и спросонок ему больно показалось и страшно…

А утка где? Только что была. Была, да нету. Ни утки, ни утят. Может, наснилась? Кто скажет? Та, что в гнезде, была, а этой не было? Как не было – ей самое время детей выводить, к озеру вести и по воде прогуливать, по укрытиям, по тайным водяным тропинкам.

Алёша ночевал на сеновале, на сене, под красным стёганым одеялом. А над ним в глиняном гнезде ночевали ласточки. Спать они легли много раньше Алёши. Тесно сидят в гнезде, белеют грудками и спят. Дети посерёдке, а родители по краям. Чутко спят родители: стоит Алёше пошевелиться, как они встрепенутся и ждут, что он будет делать дальше.

Алёша тихонько спрашивает:

– Чего не спите?

Молчат ласточки.

– Всё о детях думаете?

Молчат.

«Чего это я разговорился нынче? – про себя удивился Алёша. – Завтра рано вставать – по ягоды идти. Спокойной ночи, ласточки!»

Закрылся он одеялом с головой, а сон не идёт. Всё кажется Алёше, что, кроме него и ласточек, на сеновале ещё кто-то есть.

Кто?

Мальчик сделал в одеяле окошечко.

Стало слышно, как на насесте курица спросонок закудахтала, видать, цыплят во сне увидела, да петух-командир на неё прикрикнул. Дескать, переживать – переживай, да не так громко. Она и замолчала.

А это кто?

Два жёлтых огня загорелись во тьме и погасли.

Закричать бы, да голос у Алёши отнялся.

Зверь-желтоглазина уцепился передними лапами за стропило, подтянулся, отжался, как гимнаст-перворазрядник на перекладине, заскользил по стропилу, на котором прилепилось ласточкино гнездо.

Что же ласточки-то не улетают?

Спят и ни сном ни духом не чуют беду…

Задел зверина старое лукошко, что висело недалеко от гнезда. Лукошко обрушилось, а вместе с ним сорвался хищник.

Мяк!

Заметались ласточки, заходил во тьме воздух, закричал Алёша:

– Я тебе покажу, кот Васька!

Загомонили куры на насесте, а петух-начальник их успокаивает: понервничали – и хватит.

Тише стало. Слышно, как внизу корова Добрыня жуёт, вздыхает, переступает с ноги на ногу.