Магда Сабо - Скажите Жофике

Теперь-то уж больше не придет. А жалко. Не потому жалко, что помогать не будет. Рыжий рентгенолог велел ему самому двигаться больше. Насчет продуктов тоже беспокоиться нечего, закупит кто-нибудь, а что до варки, то он уже тринадцать лет готовит себе. Все чепуха. Беда в том, что привык к девчушке. Скачет около него, готова все сделать, а он только и знает: "Туда слетай, сюда беги". Нет, не придет больше – охота ей шлепки получать да терпеть, чтоб руки выворачивали!

Но что он сидит тут, как больная наседка? Пора понемножку к дому двигаться. Старому старое, молодому молодое. Сегодня ковыль пыльный выбросила, говорит, в, квартире должны быть живые цветы, – и принесла ему розы. На всю комнату пахнут. И пирог принесла ему с лимонной начинкой. А салфетку складывала как чудно!

Он поднялся. Ступай, здоровая нога, тащи за собой больную! Да, уже не выйдет из него, видно, скорохода. Как назло, солнце палит, и без зевак, конечно, не обойдется: как же, интересно все-таки посмотреть на калеку. Плохо, если опять закружится голова. Тогда надо будет прислониться к стене и обождать.

Старый Пишта вышел за ворота и уцепился за решетчатую ограду. Спиной к нему, прислонясь к железным прутьям, сидела Жофика. Старик видел только ее склоненный затылок. Услыхав шарканье ног, она обернулась, встала, подошла к Понграцу и как ни в чем не бывало протянула ему руку для опоры. Понграцу захотелось что-нибудь сказать Жофике. Но она молчала, и он решил молчать.

Был полдень. Юные поварята, наверное, уже сели обедать. Старшая из сестер Лембергер, прохаживаясь перед школой, с удивлением смотрела на странную пару, которая молча брела по улице: маленькая девочка и старик, опирающийся на ее плечо. Лица обоих были серьезны.

Жофика помогла Понграцу спуститься по лестнице, довела его до кровати, уложила и тотчас же принялась готовить фасоль. Хорошо бы с ней заговорить. Сидит себе, режет стручки, глаза опустила. Не понять даже, сердится за то, что он ее отлупил, или нет. А знает ведь, что сегодня ему уже ни за что не подняться. И с фасолью возиться не будет, пропади она пропадом. Обед Жофика подала ему в постель, как в первый день, и сама примостилась рядом, на скамеечке перед табуреткой.

Надо бы сказать ей какие-нибудь слова, да горло сдавило. Он не может забыть, как отшлепал ее.

Вот подошла вплотную, смотрит своими глазищами. Сейчас скажет, что больше приходить не станет.

– Завтра я приду к девяти часам, – сообщила Жофика,

Он ничего не ответил. Девочка была уже в дверях, когда Понграц вспомнил о четырех форинтах. Обернувшись, Жофика увидела, что он шарит под подушкой. Она сжала губы и покачала головой.

"Понимаю, – подумал старый Пишта, – я тебя побил, и ты теперь уже никогда не возьмешь у меня денег. До старости дожил и в долгу ни перед кем не оставался. Ты будешь первая".

Коробка звякнула. Понграц спрятал ее обратно под подушку.

Когда девочка закрыла за собой дверь, он вдруг спохватился. Ведь они ни словом не обмолвились о Халаши и об Андраше Кише. Понграц хотел окликнуть Жофи, но было поздно: ее шагов уже не было слышно.

Если бы возвратилась Марианна, все было бы иначе.

Марианна проворная, она наверняка придумала бы что-нибудь. А так Жофи одна. Вся надежда на Куль-шапку. Вместо того чтобы носиться по этой кухне и гадать что к чему, лучше сходить к тете Като. Нет, она не пойдет. Там станет еще тяжелее. Тетя Като расскажет ей, что дядя Калман утром ушел с полным рюкзаком или что он слишком ласково прощался с ней перед работой. Тетя Като всегда все рассказывала даже детям.

Дора ее, Жофику, ничем попрекнуть не может. Она сделала все, что в ее силах. Куль-шапка непременно вмешается. Нет, ей сегодня никак не сидится на месте. Что, если пройтись туда, в музей? Сейчас четыре часа, к четверти пятого она будет там – музей находится на площади Иштвана. В центре парка со скамеек хорошо виден вход.

Только как объяснить, почему она сидит возле музея, если случайно встретится с кем-нибудь из знакомых? Правда, совсем не обязательно заходить в музей. Она издали понаблюдает за Куль-шапкой, потом прибежит домой. Ни одна душа не узнает, что она там была.

Маме Жофика оставила на столе записку: "Я пошла к дяде Калману". Мама второпях не обратит внимания на то, что вместо "к тете Като" написано "к дяде Калману", и даже обрадуется. А вдруг Жофике удастся вернуться домой раньше мамы? Тогда она сама порвет записку.

Жофика направилась в сторону площади Иштвана, где находился Всевенгерский нумизматический музей. Сначала она шла спокойно, потом ускорила шаг: вдруг он уйдет к Вике, не дожидаясь конца рабочего дня! Какая она глупая, что раньше не подумала об этом! Куль-шапка придет только к половине пятого. Жофика бросилась бежать. Ее сандалии едва касались теплого асфальта.