Магда Сабо - Скажите Жофике

Картошка получилась довольно вкусная, только, как сказал дядя Пишта, Жофи "не пожалела водицы". В другой раз она сделает поменьше соуса. Разве то, что она тут варит, можно назвать обедами? Это просто-напросто игрушки по сравнению с тем, что готовят юные поварята. Тетя Биро купила для всех белые косыночки, а Жофи даже нечем прикрыть волосы. Правда, у нее коса, но все же не мешало бы иметь платочек. И передника белого у нее нет, один синий. Там, наверху, такие вкусные блюда готовят. Только Жофике в звено нельзя – она посредственная ученица.

Мама на обед сделала отбивные в сухарях с салатом из огурцов – ох как было вкусно! – и пирожное испекла бисквитное с лимонной начинкой. Жалко, что Жофики не было дома и она не видела сама, как все это делается. Как бы хотелось приготовить такое дяде Пиште! Мама ела очень мало и все следила, чтобы Жофика побольше брала. Жофи спрятала кусок бисквита на завтра, для дяди Пишты. Она уже принялась за фрукты, когда мама сообщила, что Марианна задержится в лагере на целую неделю, так как отдыхающих пионеров пригласили погостить в горняцкую деревню.

Еще хорошо, что мама сказала об этом в конце обеда: у Жофи от волнения так сжалось горло, что она ничего бы не смогла проглотить, даже к персикам пропала всякая охота. Марианна вернется только через неделю! Весь завтрашний день ей придется быть одной! Если Куль-шапке не удастся помочь Жофике, дядя Калман исчезнет навеки. Вдвоем с Марианной они смогли бы подойти к музею и оттуда, из какого-нибудь укромного уголка, следили бы за всем происходящим. В конце концов, Марианна тоже могла зайти в музей. А теперь? Что будет теперь? Она одна, совсем одна. И тайна. Жофи едва сдерживала слезы.

Дядя Калман, наверное, выбрал этот день, чтоб успеть в последний раз повидаться с Марианной. О чем он думает сейчас, когда укладывает вещи и собирается в путь? Что он станет теперь делать? Напишет Марианне прощальное письмо или передаст через кого-нибудь привет? Нет, он ничего не сможет передать. Во-первых, через кого он передаст? Да и что тут передавать?

Настал понедельник. Жофи очень волновалась. Старый Пишта то и дело поворачивал к ней свое намыленное лицо, без конца резался и проклинал тех негодяев, из-за которых он тут обдирал себе кожу. Но Жофи совсем не слышала его слов, она ничего не слышала. Личико бледное, будто всю ночь глаз не сомкнула. А пирожное, что принесла ему, оказалось очень вкусным, в особенности желтая начинка.

И чего так убиваться из-за этого проклятого забулдыги? У Андраша Киша ладонь что твоя лопата. На прощанье они договорились, что ежели иначе не получится, то придется отдубасить пьяницу. У Киша у самого уже ладони чешутся: давно-де не дрался, пора размять кости. Но не станет же он об этом рассказывать девчонке. Сама должна понимать, если старый Понграц сказал: "Дело будет улажено", – значит, будет улажено. Когда сломалась кафедра и директор школы со слезами в голосе стала причитать – мол, нарушен "учебный процесс", – он сказал: "Положитесь на меня", – а к полудню в эту дрянную кафедру уже была вставлена новая доска. Пусть учатся верить его слову.

Ему тоже не так уж весело; если бы кто знал, какое у него паршивое настроение! До чего же тошно ходить в эту поликлинику! Сегодня вот записали на рентген. Ладно, девчушка доведет как-нибудь. Пусть сначала притащит с рынка фасоль да уберет в квартире, обед уже готовить не нужно. Только б помогла ему добраться до поликлиники и посидела с ним, пока дойдет очередь. Горсточку фасоли он и сам приготовит – ведь с тех пор, как Марчи нет в живых, он все варит себе сам. Ох и обрадуется же девчонка, когда узнает, какое ждет ее развлечение: детишки страсть любят ходить в поликлинику, если, конечно, у самих ничего не болит. Будет на что поглазеть: там тебе и блестящие машины, и лифт, что без остановки ходит вверх-вниз, а людей-то сколько! Может, ее даже в рентгеновский кабинет впустят, хотя нет, пусть сидит да караулит его картуз и палку.

Вот и пойми эту мелюзгу! Какая там радость – держится за сумку и кричит благим матом, что не пойдет в поликлинику. Вот и пойми, что у нее на уме. Выходит, он должен совета спрашивать у нее, у Жофи Надь, потому что она мудрая из мудрых и ее слово – закон. Как бы не так. Если она еще не слыхала, какой у него грозный голос, теперь может услышать. И чего это она побледнела вся? Ишь как разошлась: вывалила фасоль прямо на стол и твердит, как попка, что сварить все сварит, но в поликлинику не пойдет. Нет, нет, ни за что не пойдет на улицу Хаттью. Видно, остается одно средство – надавать ей шлепков. Раз не понимает слов – значит, надо всыпать.