Вячеслав Сукачев - Ранние журавли

Карысь не запомнил той секунда, когда совершил первый в своей жизни полет – с лошади на землю. Полет этот был мгновенным, беспамятным, и когда он открыл глаза, все уже осталось позади: и полет, и удар о землю, и несколько кувырков через голову… Когда Карысь открыл глаза, он увидел над собой круглый живот Чалки. Живот был почти без шерсти, огромный, весь перепутанный толстыми венами и сухожилиями, и почему-то показался Карысю похожим на бочку, в которой дома солили на зиму помидоры и огурцы. Вот только железных обручей не было.

– Живой, Карысь? – подбежал испуганный дед Плехеев, склоняясь над ним.

Карысь подумал, с удивлением понял, что и в самом деле живой, засмеялся и счастливо ответил:

– Ага.

– Слава богу, – радостно улыбнулся дед Плехеев, – а то ведь напужал меня. Рухнул и лежишь. Ну, думаю, за такое дело Виктор Федорович с меня живого шкуру сдерет. Однако вставай, паря…

Карысь неохотно выбрался из-под лошади, пошоркал ладошкой запачканные колени, поднял голову и… с ужасом увидел Настьку Лукину. Она стояла возле молоканки, и презрительно смотрела на Карыся из-под длинной черной челочки. Карысь давно заметил, что всех людей любить нельзя, но вот Настьку – в первую очередь. Она всегда умудрялась появляться именно в тот момент, когда Карысю хотелось побыть одному. Конечно, теперь и думать было нечего о том, что никто не узнает о его падении. Оставалось только одно – презирать Настьку, и Карысь небрежно отвернулся.

Когда все лошади забежали в конюшню и дед Плехеев развел их по стойлам, Карысь пошел еще раз посмотреть на Чалку. Теперь, после езды верхом, и особенно после падения, она была для Карыся самой главной лошадью на земле. Самой сильной и хорошей лошадью.

Чалка, опустив голову в ясли, аппетитно хрумкала овсом, изредка переступая передними ногами с широкими серыми копытами. Карысь, словно впервые увидев ее, с уважением решил, что это очень высокая и очень смелая лошадь. И что никто из ребят, разве что Витька, не смог бы проехать на ней верхом. Он подобрался поближе к яслям и, просунув руку между жердями, тихонько погладил Чалку по шее.

– Мы еще будем кататься? – спросил он шепотом и забрался рукой под гриву, где было тепло и немного потно. – Я уже больше не упаду, – пообещал Карысь и с уважением посмотрел на широкую Чалкину спину, где совсем недавно сидел верхом.

Дед Плехеев чинил хомут в кладовой. Здесь было темновато, сильно пахло кожей и варом, который большим куском лежал под верстаком.

– Дедушка, я домой пошел, – сообщил Карысь.

– В добрый час. Спасибо, помог мне, – дед отложил хомут и принялся разматывать дратву и натирать ее варом.

– До свидания.

– Будь здоров.

Карысь медлил, топтался в дверях, а потом спросил:

– Мы еще поедем верхом?

Дед Плехеев с любопытством посмотрел на него из-под седых бровей, улыбнулся, отчего лицо его стало совсем старым и морщинистым, ответил:

– А как же, Карысь. Обязательно поедем. Приходи…

Карысь выбежал из конюшни, и его ослепило огромное солнце, которое было теперь в самой середке неба. Дальняя тайга, наполнившись его светом, жарко пылала яркими красками. Амур издалека казался светло-синим, холодным и манящим. Воздух был чист и прозрачен, и далеко окрест виделось человеческому глазу. Это был один из тех редких дней, которые запоминаются надолго, который всплывет вдруг в памяти через много-много лет с самыми мельчайшими подробностями и грустью отзовется в человеке.

Но Карысь, весело бежавший к дому, еще не знает об этом.

Карысь давно и беспокойно топтался на дебаркадере. Он уже все здесь изучил наизусть, он уже дважды хотел убежать, но в самый последний момент ему казалось – сейчас придут. И дважды никто не пришел. Размеренно покачивался катер на мелкой волне, терся обшивкой о дебаркадер, и ни одной души не было на его палубе. Карысь затосковал и собрался уходить в третий раз, но в это время показались они.

Впереди всех шел дядя Володя Басов. Шел он в больших резиновых сапогах, большой брезентовой куртке нараспашку, весело сдвинув на затылок фуражку с крабом. Шел он широко и вольно, и за ним едва поспевали Николашка Музин и Мефодий Иванович. Николашка тоже был в резиновых сапогах и брезентовой куртке, но… никакого сравнения. У него даже веснушки на носу еще росли.

Наступила главная минута, ради которой Карысь все утро прождал на дебаркадере. Он потихоньку расстегнул две пуговки на рубашке, сильно вздохнул и, не выпуская воздух, встал перед Басовым.