Наталия Венкстерн - Под стенами замков

Испуганная Сусанна подбежала к мужу и схватила его за руку.

— Пьер, Пьер, что ты хочешь делать?!

— Что делать? Ударить в колокол, созвать народ и скакать в Париж за помощью к королю.

— Ты погубишь себя. Лучше покорись. Подумай обо мне и детях.

Пьер был в гневе.

— Хорошую же услугу окажу я детям, если отдам вас в руки разбойника-епископа. Ты ничего не понимаешь, Сусанна.

Глядя на эту сцену, так мало вяжущуюся с представлением, какое он составил себе о крестьянах, Филипп был поражен. Неожиданно он почувствовал себя союзником и другом этих людей, которых презирал еще накануне.

— В Париж! — воскликнул он. — Умоляю вас, возьмите меня с собой. Я паду к ногам короля, я расскажу ему все про епископа; я все видел, все знаю: его попойки, его жестокость и злобу. Я все расскажу, все!

Пьер не долго раздумывал. Он подошел к мальчику и протянул ему руку.

— Я согласен, — сказал он, — едем.

Король только что вернулся с охоты, длившейся более недели в окрестностях Парижа. Несмотря на свои почтенные годы и тучность, унаследованную им от отца, он любил развлечения, в которых мог блеснуть перед приезжими рыцарями пышностью и богатством своего двора.

Он был утомлен. Маленькие глаза его тускло глядели перед собой, и ни дурачества придворных шутов, ни песни трубадуров не вызывали улыбки на его обрюзгшем лице. Он последовал к столу, лениво волоча ноги, и за все время трапезы не проронил ни слова.

Придворный обед совершался по заранее установленному ритуалу. Стражи с алебардами охраняли все выходы и входы в дворцовый зал. Быстроногие пажи беззвучно шмыгали по комнате, разнося многочисленные блюда. На хорах гремели тромбоны и флейты. Из окон был виден город с его многочисленными церковными шпилями и узкими извилистыми улицами. Он был еще невелик, но представлял из себя шумный центр по сравнению с остальными городами королевства. Он развивался помимо воли короля, отдававшего мало внимания искусству и занятого исключительно многочисленными и жестокими войнами, борьбой с соперником своим королем Англии и могучими непокорными феодалами.

По плоскому и сонному лицу короля трудно было догадаться об его преступном прошлом, однако, всем присутствующим памятны были перипетии его борьбы с герцогом Тибо, мстя которому он приказал сжечь заживо его приверженцев, запертых в церкви в количестве полутора тысяч человек.

Люди, стоявшие близко к трону и изучившие характер Людовика, хорошо знали, что его задумчивость не предвещала ничего хорошего. Королевский капеллан, сидевший по левую сторону короля, тщетно вызывал на споем лице медовую улыбку и пытался коснуться в беседе подвигов Людовика во время крестового похода, король оставался глух к этим заискиваниям. Министр Сюжэр, королевский любимец, успел шепнуть на ухо сенешалю:

— Будьте внимательны; король утомлен и находится в дурном расположении духа; надо рассеять это облако во что бы то ни стало. Пускай дофин явится сюда немедленно после обеда. Вы знаете, что он один умеет разгладить морщины на лбу своего отца.

Сенешаль молча отвесил поклон. Шут, стоящий за троном короля, по праву на откровенность, дарованному людям, занимающим эту позорную должность, то и дело заглядывал ему в лицо, отпуская двусмысленные и дерзкие шутки. Король лениво отмахивался от него, как от докучливой мухи.

В своих апартаментах королева имела отдельный стол; здесь было веселее и непринужденней. Королева была молода и красива. Она любила музыку, танцы и наряды. Дамы, окружавшие ее, льстя вкусам королевы, были одеты со всей возможной роскошью.

Двенадцатилетний дофин находился в апартаментах матери. Он был небольшого роста, с таким же, как у отца, полным и бледным лицом и маленькими глазами. Кроме черт лица, он еще унаследовал от отца вялость характера, прорывавшуюся самым неожиданным и бурным оживлением. Он сидел на кресле с высокой спинкой у окна, положив симметрично руки на колени, в позе египетского божества. Со своего места он мог видеть внутренним двор, в котором в этот миг происходила сцена, забавлявшая его.

Королевская челядь окружила тесным кольцом каких-то двух незнакомцев и, надрываясь от смеха, дразнила их, как зверей, запертых в клетку. Эти незнакомцы были мужчина в рваном и убогом платье и мальчик в бархатном камзоле и крестьянском колпаке, мало вязавшемся с его хоть и потрепанной, но все-таки рыцарской одеждой. Приезжие, видимо, умоляли о чем-то слуг: они делали энергичные жесты, указывая на окна замка, просительно складывали руки, ударяли себя рукой в грудь. Слуги внимательно слушали, расступались, как бы с намерением пропустить их, но при первом движении незнакомцев круг снова смыкался и их с хохотом отбрасывали назад. Эта многократно повторяемая шутка пришлась по вкусу дофину, он не смеялся громко, чтобы не обратить внимания придворных на происходящее, но исподтишка усмехался довольной улыбкой.