Наталия Венкстерн - Гибель «Жаннетты»

Это было справедливо: не только у капитана, но и у всей остальной команды было какое-то особенное отношение к Эриксену. Он был всеобщим баловнем. Пока был слышен его голос, пока раздавались его песни, неумолкающие шутки и смех, у всех было веселее на душе.

— Право, капитан, я скоро начну обижаться на вас за ваше недоверие.

Делонг улыбнулся.

— Не успеете, мой друг; как раз сегодня я назначаю вас разведчиком. У лейтенанта Даннехауэра так болят глаза, что ему приходится лежать целый день в меховом мешке, накрывшись с головой; Дресслер от соленой воды страдает такими желудочными болями, что едва двигается. Герц вчера ходил на разведку. Очередь — ваша и Нороса.

— Прекрасно! Нам не будет скучно.

— Только прошу вас, Эриксен, не делайте никаких глупостей. Вы оба так молоды. Хотя на Нороса я надеюсь. Он человек серьезный.

Эриксен рассмеялся.

— Вы хотите сказать, капитан, что на меня нельзя положиться и что даже здесь, в Ледовитом океане, я могу нашалить, как десятилетний мальчуган.

Норос и Эриксен запрягли в сани Тоби и Джека. Джек — большая собака, суровая и серьезная. Она как раз составляет контраст добродушному и веселому Тоби. Тоби имеет трогательную привычку в трудные минуты извиняющимся гоном повизгивать и быстро вилять хвостом, как бы прося прощения за свою слабость.

— Не стесняйся, Тоби, это со всяким может случиться, — говорил ему в таких случаях Эриксен.

Путь Эриксена и Нороса прошел очень благополучно. Прямо перед ними гладкая льдина тянулась на юго-запад без единой трещины. Они должны были расставлять флаги на пути, чтобы вся экспедиция со своей тяжелой кладью и больными могла безопасно следовать за разведчиками. Им предстояло также подыскать место для следующей стоянки.

К вечеру они уже прошли порядочное расстояние и чувствовали себя утомленными. Эриксен уже собирался распрягать замученных, усталых собак, как вдруг Норос схватил его за руку.

— Погоди, — сказал он внезапно задрожавшим почему-то голосом, — гляди сюда.

Норос показывал рукой вдаль на горизонт; сначала Эриксену показалось, что перед ним обычная картина: снег, лед, ледяные холмы, трещины, но там, вдали, на небе, облака странно изменили свой цвет: они отливали каким-то синеватым светом, были темнее и низко плыли на горизонте.

— Не понимаю, — сказал Эриксен, взглянув на Нороса, глаза которого не то радостно, не то тревожно, не отрываясь, глядели вдаль.

— Облака, облака… — бормотал Норос, как-будто не веривший своим глазам, — темные облака, таких не бывает надо льдом.

— Что же, Нор, ты думаешь, что это…

— Вода или земля?..

— Не может быть; ведь капитан говорил…

— Ах, Эриксен, капитан мог ошибиться; правда, его астрономические наблюдения показывают, что мы на 75° северной широты, но ведь за последние три дня ветер переменился, течение могло отнести нас на юг, и если, наконец, мы не у берегов Сибири, то во всяком случае мы на краю ледяных полей, если только все это… — он указал на край горизонта, — не обман зрения.

— Ну, это мы сейчас узнаем, Нор.

— Ты забываешь, Эриксен, что капитан не велел нам отдаляться от экспедиции на слишком большое расстояние. Мы должны остановиться здесь.

Эриксен с насмешкой взглянул на Нороса.

— И ты воображаешь, что чьи бы то ни было приказания могут остановить меня? Да знаешь ли ты, что, несмотря на все свое утомление, я готов идти еще целую неделю без сна и без пищи, лишь бы убедиться в том, что мы действительно на краю льда.

— И потерять силы и здоровье.

— Хотя бы жизнь, лишь бы увидать, наконец, воду и землю.

Норос, несмотря на свою молодость, был гораздо рассудительнее и хладнокровнее Эриксена, но на этот раз желание удостовериться в том, что действительно они достигли края ледяных полей, взяло верх над благоразумием.

— Я слишком хорошо знаю твой характер, Эриксен, и даже не пытаюсь спорить, — сказал он, — но предупреждаю тебя, что с наступлением темноты я распрягаю сани и разбиваю палатку, хотя бы мне пришлось даже вступить с тобой в драку. Если ты не жалеешь себя, то подумай по крайней мере о собаках — они изнемогают.

Вместо ответа Эриксен потрепал Тоби по мохнатой голове, как бы говоря: «Мы не сдаемся ни на какие убеждения, не правда ли, Тоби?»

Еще два часа пути, пути гораздо более тяжелого, чем весь проделанный за день: лед под ногами матросов сделался более рыхлым, и чаще и чаще стали попадаться трещины. Но все же, несмотря на то, что сумерки уже начали спускаться на океан, глазам их стало открываться давно невиданное зрелище. Края ледяных полей как-будто обрывались, и широкое водное пространство простиралось перед ними, куда только достигало зрение.