Игорь Минутко - Мишка-печатник

маленькие горки картошки,

плавают в мутном рассоле пупырчатые огурцы, и из ведра — даже слюнки подбегают к зубам-остро пахнет укропом.

Слепого гармониста тесно обступил народ. Слепец в старой рваной шинели, в дырявых сапогах, без шапки, его седые волосы спутались. Он сидит на чурбаке, тихо наигрывает на гармошке.

Вокруг вздыхают. В шапку, которая лежит на земле рядом с гармонистом, падает ломтик хлеба, скомканный рубль, две картофелины…

— Венички березовые! Красные солдатики! Кто попариться забыл? Березовые венички!

— Небось и белякам венички свои продавал?

— А они, сынок, тоже люди, христиане. Кому, кому веничков березовых? Кто попариться забыл? Лучшее средствие от вши, от всякой парши!

И тут налетает на торговца вениками молодая женщина с опухшими глазами:

— Христиане они, да? Белые твои — христиане?! А кто мужиков наших стрелял за потехинскими складами?

— Миротворец нашелся! — кричат уже со всех сторон.

— Надыть яво пошшупать, хто такой будя! — Заступничек!..

— Граждане, граждане, без паники! — Мужчина с красной повязкой на рукаве спешит к месту столкновения.- Без паники, граждане.

Охапка березовых веников быстро плывет над головами, исчезает.

Толкаются со всех сторон, кричат. Разве в этом столпотворении найдешь диковинные персики, за которые просят по сто двадцать рублей за фунт…

Тесная толпа полукругом у забора. Смех, крики. Что там, за этими спинами в полушубках, шинелях, ватниках?

Федя протискивается, проталкивается… Крик застревает в Федином горле.

Угрюмый заросший цыган с большими хищными глазами, черный цыган в хромовых сапогах, в меховой поддевке, из-под которой торчит красная рубаха, держит в руке цепочку (на смуглых пальцах играют светом перстни) и ходит по этой цепочке… Мишка-печатник! Но он ли это? Свалялась густая шерсть, впали бока, на спине видны полосы от ударов кнутом. Совсем другой! Но это он — серебряное кольцо в носу!

Мишка-печатник ходит по кругу на задних лапах, приплясывает, медленно кружится, косит глазом на цыгана и изредка глухо рычит. Цыган насторожен, в правой руке его кнут, в левой бубен, и улыбается только рот с ослепительными зубами.

— Попляши! Попляши! — гортанно говорит цыган, встряхивая бубном. — Потешь честную публику.

Смеются вокруг, в такт бубну хлопают.

— Мишка! Мой Мишка! — закричал пронзительно Федя.

И сейчас же — радостный рев, медведь резким движением вырывает цепочку, и вот Федя уже в мохнатых объятиях, он целует Мишку в холодный нос, гладит его.

— Чудеса!.. — шепчет кто-то. На Федю обрушивается ругань:

— Вор! Мошенник! — Цыган мечется вокруг Феди и Мишки-печатника, в глазах цыгана вспыхивает дикая ярость. — Люди! Грабеж! Среди бела дня, понимаешь! Как же? А?.. Понимаешь?.. Отдай медведя! Отдай! Добром говорю! Отдай! Люди!.. Помогите!

В толпе — движение. Солдат с широким веснушчатым лицом спрашивает:

— Что же это такое происходит? Вдруг заголосила какая-то баба:

— Православные, ратуйтя! Анчихрист на мальчонка ведмедя напустил!

Шум, никто ничего не понимает. Что делать? И кричит Федя так, что слышно, наверно, по всему базару:

— Дядя Ни-ил! Дядя-я Ни-ил! Сюда-а!

Притихла толпа. И катится громовое:

— Иду! Иду-у! — Оказывается, Нил Тарасович-то совсем рядом.

Все оглянулись на крик — сквозь народ продирается Нил Тарасович, легко раскидывая встречных, решительный, огромный, на голову выше всех.

— Что? Что случилось? — увидел Мишку. — Ба! Мать честная! Наш печатник! Откуда взялся?

— Вот он… — оглянулся Федя, а цыгана уж след простыл: воспользовался суматохой и сбежал. — Сбежал, ворюга!

— Да кто? — Нил Тарасович тяжело отдувается. Со всех сторон начали ему объяснять, в чем дело.

Гвалт поднялся несусветный.

Когда Мишку-печатника привели в прогимназию, отряд уже вернулся с учения, и в казарме начался настоящий праздник — так все обрадовались своему любимцу. Медведя щедро накормили, и каждый пожал ему лапу, а кое-кто поцеловал в нос. Только отец Парфений опасался подойти:

— Христос с ним. Еще как шарахнет в ухо. Света божьего не взвидишь.

Мишку-печатника поместили в свободную комнату, и он сразу улегся на солому в углу — видно, очень устал. С ним остался Федя, и медведь ласкался о руки мальчика своей большой головой, а его черные глаза были грустны. Он все смотрел на Федю, смотрел внимательно, печально, будто хотел рассказать что-то. Но ведь медведи, к сожалению, не умеют говорить по-человечьи.